Я поднялась и отправилась прямиком к торговым рядам, где вперемежку стояли лотки с едой, от запаха которой голодный желудок тут же напомнил о себе недовольным бурчанием, небольшие шатры со всевозможной домашней утварью и одеждой. Скрепя сердце я отдала ещё пару монет, отчаянно стараясь сбить цену за каждую покупку. Вспомнила, с каким азартом папа всегда торговался, когда мы вместе ходили на рынок, постаралась быть такой же напористой. И пусть я раньше всегда смущалась его поведения, но сейчас это сберегло мне четверть начальной суммы, которую просили за отрез ткани, пару штанов, небольшой, но остро наточенный нож, средних размеров и моток нитки с толстой иглой. В придачу к этому я приобрела крепкую, удобную сумку на широком ремне, прихватила пару ароматных булочек и отправилась на поиски нового жилья.

На самых задворках, у дальней стены Шатстеда комната стоила сущие копейки. Правда находиться здесь было просто невозможно. Сырая кровать, вонь из коридора и из распахнутого окна, мелкая многолапая живность, разбегающаяся из-под расшатанных половиц – все было включено в низкую стоимость.

Я высыпала свои покупки на расстеленный на полу плащ и взялась за дело. Мысленно поблагодарила учительницу трудов в старших классах за то, что научила управляться с ниткой и иголкой. Хоть с такой толстенной иглой я все равно исколола себе пальцы. Но спустя какое-то время, когда солнце начало клониться к закату, мой самодельный корсет был готов. Я сняла рубашку и с трудом втиснулась в тугую ткань. Ребра и грудь сразу же сдавило, дышать стало труднее, но зато фигура сразу приобрела мальчишеские очертания. А когда я надела рубашку, грудь будто и вовсе исчезла. Я сменила юбку на широкие штаны и как смогла осмотрела себя. Получилась неплохая маскировка, если не приглядываться.

Но когда я спустилась на первый этаж, чтобы попросить пару свечей и спички, какой-то урод попытался прижать меня в узком коридоре. Обдавая невыносимым смрадом изо рта, заявил, что раз я такая хорошенькая, он хочет осчастливить меня прямо здесь. От испуга я врезала ему коленкой между ног и опрометью бросилась в комнату, забаррикадировав дверь с хлипким замком кроватью, которая грозилась рассыпаться у меня в руках, пока я тащила ее.

Я взглянула в начищенный до блеска лист железа, заменяющий зеркало, собрала волосы в тугой узел и попыталась как-то спрятать их в капюшоне плаща. Но ни удобных заколок, ни шпилек у меня не было. А стоило откинуть капюшон, сразу становилось понятно, что к чему. Я распустила узел и волосы рассыпались по плечам тугими локонами. А перед глазами сразу же встали лица тех двух насильников, от которых я чудом спаслась. Я схватила затупившийся после ткани нож и кромсала волосы до тех пор, пока все локоны не оказались под моими ногами. Из подобия зеркала на меня смотрело чужое лицо с огромными от слез глазами и кривой, шевелюрой, торчащей клоками. Я вцепилась зубами в кулак, чтобы не разрыдаться. Но со злым удовлетворением подумала, что теперь на такое убожество никто и не подумает взглянуть.

Оставаться в дурно пахнущем трактире не хотелось. Я накинула плащ, надвинула капюшон на самые глаза, вышла на улицу и решительно направилась в сторону главной улицы.

Фонари на домах уже зажглись, людей на улицах стало меньше, лавки одна за другой закрывались. Я надеялась, что застану Морта за прилавком. А если нет, то сейчас я готова была стучать в его дверь до тех пор, пока он не откроет.

Но в больших витринных окнах горел тусклый свет, так что я решительно потянула на себя дверную ручку. Отбросила капюшон и сделала несколько шагов вглубь магазина. Морт, записывающий что-то в толстенной книге за стойкой, поднял голову, мазнул по мне разочарованным взглядом и вернулся к записям.