– В ходе вчерашнего столкновения поездов пострадали шестнадцать человек, – в строгом костюме и галстуке, который вышел из моды лет двадцать назад, телевизионный диктор напоминал хранителя лавки древностей или гробовщика. – Один из пострадавших умер по дороге в больницу. Двое скончались прошлой ночью, не приходя в сознание. Еще восемь человек, по утверждению врачей, находятся в крайне тяжелом состоянии…

В кресле развалился Радченко; он положил ноги на кофейный столик, уставившись на экран, и пил воду из банки. Окинув взглядом фигуру Стаса, неодобрительно покачал головой:

– Ну, как здоровье?

– К черту здоровье… Меня обокрали. Вот…

Он бросил на стол пустой бумажник, подтянул красные в белый горох трусы, упал на стул. И, волнуясь, стал терзать телефонный аппарат, решив немедленно обзвонить банки и заблокировать кредитные карты. Голова работала плохо, из памяти выскальзывали какие-то важные цифры, но нужные телефоны он помнил твердо.

– Сэр, назовите, пожалуйста, четыре последние цифры номера вашего социального страхования, – в трубке слышался ровный голос банковского оператора.

– Моего? – не понимал Стас и еще сильнее волновался. – Моего страхования?

– Сэр, послушайте…

– Вы послушайте: у меня украли карточку вашего банка. Там кредитный лимит тридцать тысяч долларов.

– Сэр, я ничего не смогу сделать, если вы не назовете последние четыре цифры номера вашего социального страхования… Сэр, пожалуйста, вспомните…

Стас взял длинную паузу, уставился в потолок и назвал цифры. Голос оператора сделался человеческим. Дальше пошло легче, но везде говорили одно: получить новые банковские карты можно будет дней через десять. И то по возвращении в Америку. Когда разговоры закончились, Стас впал в глубокую грусть.

– По моим картам сделали дорогие покупки. Я потерял в общей сложности…

На листке бумаги он написал общую сумму потерь за вчерашний вечер и показал Радченко.

– Ничего себе, – сказал тот. – Ну, главное, что голова на месте. Теперь прими душ. Нам предстоит найти несколько подруг и друзей Аллы. Их адреса и телефоны у меня в кармане. До зарезу надо получить заявления этих людей. То есть письменно засвидетельствовать, что Алла жива и здорова. Хватит свидетельств трех человек. Как только соберем бумаги, пойдем в суд. Заручившись поддержкой свидетелей, докажем как дважды два, что женщина, найденная в парке мертвой и впоследствии кремированная, – это не Алла Носкова, а неустановленная гражданка, внешне похожая на Аллу.

– Понимаю, – кивнул Стас, занятый совсем другими мыслями. – А что это за ужасы по телику передавали? Шоу какое-то? Для тех, кто любит пострашнее?

– Обычные новости, – ответил Радченко. – Поторопись. Алла уже собралась и ждет внизу.

С утра по средам Леонид Солод устраивал прием посетителей. Он не пользовался своим парадным кабинетом, где недавно беседовал с Радченко, а давно уже выбрал для этих целей старое одноэтажное здание с осыпавшейся штукатуркой, ржавой железной крышей и высокой печной трубой, стоящее на дальних задворках усадьбы.

Сегодня все двигалось по раз и навсегда накатанной колее. В приемной собрались люди разного положения и достатка. Были тут городские чиновники, которые приезжали, чтобы решить какой-то мелкий вопрос – как правило, земельный. Попадались бизнесмены, эти обычно просили замолвить словечко кому-то из влиятельных знакомых Солода в Москве. Если Леонид Иванович брался помочь, то вопрос, который чиновники могли мурыжить годами, но не решить, оказывался улаженным всего за пять минут. Солод имел два с половиной процента от суммы каждого контракта, заключенного при его участии. Или сам назначал фиксированную плату за услугу.