Сердце как ненормальное грохочет. Мы же второй год подряд заявку подаем. На каждый представленный сезон.

— Ох, мамочки, — в ужасе запускаю пальцы в волосы. — А если опозоримся?

— Не нагнетай, Свет.

— Да-да. Ты права, я сейчас успокоюсь и сяду за работу. Набросаю идеи…

— Ты как вообще после Дашкиного др?

— Не спрашивай. Антипов опять все обговнял.

— Козел.

— Чистейший. Ладно, иди работай, Лиз.

Михеева убегает, а я все сижу и поверить не могу, что нас утвердили. Нужно собраться. Следующие три часа рисую, психую, сминаю листы, выбрасываю, снова рисую.

К пяти часам чувствую себя выжатым лимоном. Идей нет. Вдохновения нет. Только шок, стресс и адское волнение.

Как назло, еще мать звонит. Сообщает, что она приехала в город. Хочет увидеться. Спрашивает адрес и говорит, что знает о предстоящем разводе.

Илюша, видимо, нажаловался.

Домой приезжаю взвинченной. Мать уже караулит меня у подъезда. Пропускаю ее вперед и тычу на кнопку лифта. Пятый этаж.

Пока переодеваюсь, мама успевает разогреть чайник и вытащить из сумки кучу еды, которую с собой привезла. Там и банка со щами, и пирожки с капустой, и картошка тушеная.

Сажусь за стол, рассматривая весь этот праздник живота.

— Опять после шести не ешь, что ли?

— Ем, мам. Ты чего приехала-то?

— А что, мне уже к дочери в гости нельзя приехать? Навестить? Если нет, ты так и скажи, прямо сейчас на автобус пойду.

— Прекрати. Я просто спросила. Вкусные пирожки.

— Для тебя же готовила.

Мама вздыхает и присаживается напротив. Аккуратно касается моих пальцев.

— Как ты, доченька?

— Нормально, — пожимаю плечами, потому что, на удивление, мне и правда нормально. Я бы даже сказала, хорошо.

Я столько дней мучилась, переживала, а теперь, после того как Илья показал свое истинное лицо и чуть не оторвал мне руку, в голове будто что-то перещелкнуло и встало на свои места.

Все я правильно делаю. Нужно разводиться. Выкинуть наконец из своей жизни человека, который ее отравляет.

— Ну я же вижу, на тебе лица нет.

Показательно улыбаюсь, а мама только глаза закатывает.

— Ты мне что-то сказать хочешь?

— Ох, ну вот что ты придумала? Какой еще развод, дочь? Вы же так любите друг друга.

— Судя по всему, Илья не особо.

— Да конечно. Он ко мне приезжал, на мальчике лица нет. А ты же его даже выслушать не хочешь.

— Пф…

— Ну изменил мужик, подумаешь, с кем не бывает! Вернись к мужу, Света. В разладе всегда двое виноваты, доченька. Я давно говорила, ребенка надо было рожать, глядишь, и не загулял бы мужик. А то удумала — развод. Совсем мать не щадишь.

— Ты точно моя мать? Любовница моего мужа беременна. Это не просто измена, мама. Мы разводимся, и возвращаться я не собираюсь, можешь так и передать своему любимому зятю. Смиритесь. Оба.

— Мудрее нужно быть, дочка. Мудрее! — качает головой.

— Мудрее — это как Антипов? Не давать мне прохода, клясться в вечной любви, а когда не работает, сыпать угрозами?

— Его тоже понять можно. Он тебя любит. Переживает. Хочет вернуть.

— А не надо меня возвращать. У него теперь новая семья есть. Совет да любовь!

— Ох, Светка, ты еще жизни не видела, — мама поднимается на ноги, упирается ладонями в столешницу. Поглядывает на меня через плечо. — Илья же все для тебя, были бы у тебя магазины твои, а поездки все эти по показам, если б не Илья?

Выпадаю в осадок от такого заявления, если честно. Смотрю на свою мать и погружаюсь в еще больший шок.

— Что молчишь? Нет. Сидела бы в своем ателье и копейки считала. Как мать хочешь? Всю жизнь экономить и колготки штопать? Мало мы с тобой одну картошку с морковкой жрали? Вспомни, как мы жили? Я еле денег нашла, чтобы тебя учиться отправить. Общага, одежда, тетради, карманные расходы — все это деньги. Ты в девятом классе с осени до весны в одних сапогах проходила, дерматин без всякого утепления. По трое носков надевала, потому что купить зимние не на что было.