– Первое, что вам надо усвоить: вы – пустые страницы. Я, другие мастера, все прочитанные книги – мы будем вас заполнять, а вы, разумеется, будете сопротивляться. Любой чистый лист сопротивляется – такова уж вечная борьба незамутненного ничто и загрязняющего нечто. – Мастер развел руками. – И второе, что вам нужно пошис рехабано иэ…

«Зарубить на носу», – мысленно адаптировала Тьяна, хотя на самом деле мастер сказал: «Запомнить мозгом кошки».

– …наша задача не переводить с мистерианского на осский, как это может показаться вначале. Наоборот: мы должны научиться перекладывать осский на мистерианский. Заталкивать наше мышление в их язык. Воплощать наши цели их средствами. Не питайте иллюзий: вы не будете заниматься с мистерианским любовью, вы будете его насиловать. И вам должно это нравиться.

Последняя мягкость покинула лицо Крабуха, как и свет, льющийся из окна. Повернувшись к доске, он снова указал на кружево слов:

– Что здесь написано?

Тьяне показалось, что мастер смотрит прямо на нее, но в следующий миг она поняла: каждый в зале подумал так же. Взгляд Крабуха горячим воском растекался по рядам, охватывая всех, и Тьяна почти чувствовала его липкий жар – это было приятно и неприятно одновременно. Послушав тишину, мастер добавил:

– Смелее. Любые мысли лучше, чем их отсутствие.

Тьяна не знала, что написано на доске, и, судя по робкому молчанию сокружников, была не одинока в своём «незамутненном ничто». Усвоив урок с похищенным ответом, она рискнула:

– Думаю, это идиома. Какая-то из пятисот.

Кора тихо хихикнула, а Крабух приподнял уголки рта.

– Будьте ещё смелее, госпожа Островски. Посмотрите на эти символы. Что вы видите? Полагаю, не снежные узоры на стекле и не бабушкину салфетку?

– Вижу слово «крылья». – Тьяна вычленила из вязи один из символов, но приказала себе не радоваться раньше времени. Сосредоточившись на произношении, она озвучила: – Люнгоне.

– Здесь нет люнгоне, – возразил пищащий голосок.

– Нет, – согласилась Тьяна.

Ей хотелось обернуться: выяснить, кому принадлежит писк, а заодно проверить, пришла ли на занятие Лика, но Тьяна сдержалась. И то, и другое можно узнать позже.

– Мистерианцы часто сокращали слова, когда использовали их в идиомах, – продолжила она. – Здесь есть лю.

– Как вы поняли, что это крылья? – уточнил Крабух.

– Предположила, – призналась Тьяна. – В мистерианском не так много слов на «лю», и они в основном относятся к быту: мука, горение… – Память подставила языку подножку, и Тьяна пресеклась.

– Я бы перефразировал: в мистерианском не так много слов на «лю», которые вы знаете, – мастер улыбнулся, и снова не тепло, а остренько. – Вы все. Не только госпожа Островски, – уточнил он. – Например, чудное время до первого снега называется лювень. Один старый мистерианец уверял меня, что это тоже идиома, только срощенная. Он расшифровывал ее как «время, когда хочется вздернуться». – Повернувшись к доске, мастер обвел «лю» ровным кружком. – Вы совершенно правы, госпожа Островски. Это крылья.

– Я вижу яку – от якухан, – подхватила Кора. – Растущий.

– Растущие, – поправил Крабух. – Итак, что получается? Крылья, растущие…

Он сделал паузу, позволяя студентам самим подыскать ответ, но никто не откликнулся. Тьяна едва сдержалась, чтобы не опустить взгляд. Она была уверена: большинство однокружников сейчас прячут глаза от мастера. Кора, например, с нелепой внимательностью разглядывала тонкие колечки на собственных пальцах.

– Господа, вы что же, никогда не слышали о «Теневике»? – Крабух обвел нижнюю часть узора. – К слову, я считаю малополезными адаптированные переводы названий ядов. Ну что это такое – «Теневик»? Намного лучше «