Сменив форму и пришпилив шляпку-таблетку, Тьяна оглядела себя с ног до головы в зеркале, прикрепленном изнутри к дверце шкафа. Вид – приличный, опрятный, а большего и не надо. Легкие следы утомления на лице тоже не портили картину: тени под глазами – естественные спутники студента, на каком бы круге он ни учился.

Тем временем, Погреб пробуждался. Из коридора доносился шум суеты: скрипели дверные петли, отбивали дробь шаги, насвистывались песенки. Перекинув через плечо ремень портфеля, а следом – сумки, Тьяна глубоко вдохнула и вышла из комнаты.

Вот и он – ее первый день в Старике. По-настоящему первый, не как вчера. Мимо, расплескивая кофе из чашки и ругаясь на чем свет стоит, пробежал всклокоченный коротышка-блондин. Окинув Тьяну рыбьим взглядом, к лестнице проскользила медноволосая эраклейка – все они ходили так, словно стояли в плывущей лодке, а не передвигали ногами. Тьяна подумала, что неплохо бы встретить Еникая, но он не попался на глаза, а стучаться к нему она посчитала неуместным.

Ветер, свежий и прозрачный, подходил новому дню, точно кисея невесте. Шуршала листва, и в этом звуке Тьяне чудилось что-то праздничное. Прижимая к боку портфель и сумку, она уверенно шла вперед. Волнения почти не было – по крайней мере, не больше, чем у обычной первокружницы. Тьяна ощущала: маска сейчас сидела крепко, приклеенная усталостью и, главное, чувством ответственности. Ответственности за себя-прошлую, так мечтавшую учиться здесь.

Всего несколько занятий, каких-то пять-шесть часов – она не так много просит у собственной головы, вечно забитой «Любомором». Вот же он, Старик. Она в Старике! Никто и ничто не отнимет у нее этот день. Ничто и никто не заткнет уши, не завяжет глаза. Сейчас она жива и даже не сидит в тюрьме за убийство, которого не совершала, так почему бы не заняться мистерианским? Хцорвету зарин. Ноги бодрее зашагали по дорожке.

Хорошо, что вчера Тьяна додумалась расспросить помощницу настоятеля, где пройдет первое занятие, а иначе заблудилась бы. В Старике не подписывали корпуса и пренебрегали номерами домов. Попадая сюда, студент должен был просто знать, где что находится. Быть своим, сразу, с порога – или притворяться, пока не станет.

Путь Тьяны лежал мимо часовни. Сердце сдержалось, не ускорило ход, и ноги тоже – только взгляд быстро скользнул по двери. Сейчас она наверняка заперта, чтобы верующие студенты и мастера ненароком не заглянули за ликовым благословением: там нынче нужны не боголюбы, а уборщики с крепкими нервами. Стоило оставить часовню позади, как в спину ударил колокол. Раз, второй и, помедлив, третий. Тьяна обернулась. Ученики и преподаватели, идущие к разным корпусам, как по команде замерли и напряженно прислушались к гулкому послезвучью. А затем, точно уловив приказ, все разом сменили направление и пошли в одну сторону. Тьяна настороженно огляделась – и последовала за остальными. Похоже, занятий все-таки не будет. Она не сомневалась: три удара, если перевести с колокольного на человеческий, означали «случилась беда».

Взгляд выхватил из толпы приземистую девчушку в фиолетовой форме. Судя по растерянному виду – тоже новенькая. Коренастой фигурой и бело-розовым лицом, словно вылепленным из зефира, она напоминала Власту. Значит, северянка. Приблизившись, Тьяна тихо спросила:

– Первый круг?

Девчушка закивала, и шляпа-колокол, крупноватая для ее головы, съехала на глаза. Пиджак у нее, как заметила Тьяна, тоже был на размер-другой больше, что придавало телу кубическую форму. Вот тебе и хваленые «Однажды и навсегда»: изуродовали девчушку.