Я поморщился. Вспоминать про психушку было неприятно. А все из уродины-воспы, которая накатала на меня жалобу, мол, я неуравновешенный и вообще шизофреник. Это у нее карательные меры такие были. Видите ли, я ее не слушался и подстрекал к непослушанию остальных. Вот она и разозлилась.

Пока разбирались с моим психическим здоровьем, мне кололи какие-то препараты, от которых хотелось вскрыть вены. И это, учитывая то, что вообще суицидальных наклонностей у меня никогда не было. Я хоть и считал свою жизнь никчемной, но расставаться с ней вовсе не хотелось. Инстинкт самосохранения, наверное.

Короче, эти две недели в психушке были худшими в моей жизни. Слава богу, диагноза типа олигофрении, который лепили всем направо и налево, мне удалось избежать. А вот упоминание о пребывании в лечебнице для душевнобольных в анкете осталось. Я не знал, могло ли это как-то повлиять на мое будущее, но все же мысль о чистом личном деле привлекла меня.

– Ладно, я согласен, – поразмыслив, ответил я. – Только можно мне теперь на наши идиотские театральные представления не ходить? Задолбало, честное слово.

После недолгих раздумий Ирина Петровна дала добро. В целом директриса мне нравилась. Она была у власти уже третий год, и к ней до сих пор не приклеилась ни одно прозвище. А это, знаете ли, о многом говорит.

До этого директором у нас был мужчина. Но он с девчонками каких-то дел наворотил… Якобы приглашал их себе домой, чтобы помогали ему с уборкой, а потом закрывался с ними и... Ну вы сами понимаете. В общем, там скандальное разбирательство было. Его уволили и вроде даже привлекли.

– Ну, чего она от тебя хотела? – Севка накинулся на меня, едва я успел войти в комнату.

– Теперь буду ходить в обычную школу с «домашними детками», – вздохнул я.

– Да ладно? – у друга отвисла челюсть.

– Ага. А взамен получу кристально чистое личное дело и рекомендации.

– Братан, это хреново, – он покачал головой. – Сразу говорю, школота тебя за своего не примет. По их мнению, ты неблагополучный беспризорник. А для них это почти то же самое, что зэк.

Сева знал, о чем говорил. Когда он семь месяцев жил в приемной семье, то ходил в обычную школу. Опыт ему не понравился. Все знали, что он бывший детдомовец и обходили его стороной.

– Ладно, выкручусь как-нибудь, – отмахнулся я. – В конце концов, это всего один год.

По правде мне было плевать, как ко мне отнесутся «домашние». Не понравлюсь – их проблемы. Мне от этого ни горячо ни холодно. Моя жизнь от них не зависит. Впрочем, как и будущее.

На следующий день в столовой я увидел Аленку, свою то ли бывшую то ли все еще нынешнюю девушку. Видимо, она тоже недавно вернулась из лагеря.

Вот черт! Лишь бы не заметила. А то сейчас начнет! Все лето ей не звонил…

Но, по иронии судьбы, она заметила. И быстрым шагом направилась ко мне.

– Привет, Ярик! – голос у нее был на редкость писклявый. Даже более писклявый, чем в моих воспоминаниях.

– Привет, – пришлось натянуть улыбку.

– Ну, как дела? Как прошло лето? – спросила она, подсаживаясь рядом.

Ее обильно накрашенные глаза бегали по мне, будто ответ был спрятан где-то в моей одежде.

– Все хорошо, – отозвался ровно. – Как у тебя?

– Нормально. Познакомилась в лагере с одним парнем, – Алена многозначительно тряхнула челкой.

– Правда? – я иронично вскинул брови.

Ох уж эти девчонки. Все одинаковые.

– Да. Мы теперь с ним вроде как вместе. Только без обид, ладно? От тебя за все лето ни ответа, ни привета. Так что я подумала...

– Я все понял, Ален. Никаких обид. Совет вам да любовь, – поспешил заверить я и вновь устремил взгляд в свою тарелку с жидким картофельным пюре.