Он подошел к груде тряпья и принялся встряхивать и аккуратно складывать каждую вещь, выгадывая немного времени на то, чтобы прийти в себя. Когда он вернулся обратно к Дани, она уже вымыла женщине лицо и руки, пригладила волосы. После этого она разгладила ее платье и сложила ей руки на груди.

– Как ее звали? – спросил он.

Ничего не ответив ему, она взяла блокнот, карандаш и приготовилась писать, но слова явно не шли, и она на миг замерла.

– Не знаю, как ее звали. Не могу сказать. Ее свет кажется мне совсем… тусклым. Она болела и сильно устала от жизни. Не знаю, что мне написать.

– Напишите, что она любила хорошие сигары, лилии и голубой цвет, – предложил он, собрав все свои наблюдения и проанализировав их – так, как всегда поступал.

– У вас хорошо получается, – с улыбкой сказала она.

Он снова прочистил горло, ощущая неловкость, а потом протянул ей пару носков для Уолли.

– Где вы взяли эти носки?

– На дне мешка, – не задумываясь ответил он.

– Неправда.

– Правда.

– Я сама собирала этот мешок. Там не было носков. Они у меня закончились. Я не очень люблю штопать носки или вязать. На это уходит чересчур много времени. – Она нахмурилась, пристально осмотрела носки, а потом взглянула на него с подозрением: – Майкл, вы решили отдать Уолли свои носки?