Чтобы знать, что именно пересмотреть.

У него срываются выборы, у него отменяются дипломатические встречи, а он может двадцать четыре часа рассматривать видео с ней. Обыкновенное, обыденное. Просто смотреть ее жизнь, шаг за шагом, минута за минутой. И понимать свою собственную одержимость этой женщиной. Понимать и ничего с этим не делать, потому что он бессилен. Он превратился в зависимого психа.

 Так не было даже тогда, когда она была рядом. Наверное, потому что тогда он мог контролировать.

Вот она вышла с коляской в парк, вот она покупает что-то в магазине, улыбается, мать ее, какому-то придурку. Или поправляет волосы рукой и склоняется над коляской. Над его сыном! Его! Сыном!

И это отдельная страсть, это отдельный вид сумасшествия. Как будто в нем что-то переключилось, и внутри загорелся огонь. В глубине сердца.

Вначале вспыхнул тоненькой синей струйкой, потом начал разрастаться. Как будто в считанные мгновения добавляются обжигающие лепестки и разъедают плоть каким-то невыносимым изнеможением, запредельной ломающей нежностью. Никогда не думал, что так бывает. С дочками… как-то упустил, и ощутил сейчас разочарование. Как будто отнял у них. Как будто должен был точно так же. Но не смог. Или не был готов или… не был настолько одержим их матерью. Он вообще никогда не был одержим.

Те несколько часов, проведенные с ребенком, как будто вывернули его наизнанку. Он сам родился другим. Как будто этот маленький комочек выпотрошил из Петра нечто до боли живое, человеческое, примитивно первобытное.

С невыносимым ощущением:

«Если кто обидит, раздеру!»

Он рассматривал это диковинное чудо и пытался понять, каким невероятным образом это волшебство оказалось в его руках.

Куски его и ее плоти, объединённый в целое. В живое.

- Он так похож на вас, одно лицо. Впервые вижу, чтобы младенец настолько напоминал своего отца.

Медсестра поправила шапочку на маленькой головке.

- Говорят, что если младенец сильно похож на кого-то из родителей, значит мать или отец до безумия влюблены в того, на кого похож ребенок.

Посмотрел на женщину и криво усмехнулся. Глупости. Бред. Никто и никогда не ненавидел его настолько сильно, как Марина.

***

Весь ее дом утыкан жучками и камерами. Кишит ими вдоль и поперек. Он может наблюдать за каждым ее шагом. И он наблюдает…Смотрит, как она кормит малыша грудью, и стонет от адского возбуждения и дикой похоти. Его голод по ней невыносимо болезненный, как наваждение, как будто от этой агонии выворачивает кости.

Он не хочет никого, ни одну гребаную сучку, ни одну самую красивую и шикарную дырку. У него просто не стоит на них. Не член, нет. У него не стоит в голове. У него просто не щёлкает. Он хочет только ЕЕ.

Мастурбирует до адских судорог, кончает, представляя ее тело, и рычит от безумного разочарования и ненависти к себе.

И к ней. Но… эта ненависть к ней, она какая-то болезненно-нежная. Никогда не представлял, что так можно. Не представлял, что можно ненавидеть и в то же время трястись от бешеного желания просто прикоснуться и втянуть ее запах. Хотеть сдавить ее горло и в тот же момент яростно целовать ее губы, лизать их, толкаться языком в ее рот.

Он бы сейчас сдох только за один такой поцелуй. За один раз. За глоток ее дыхания своим пересохшим ртом, за прикосновения пальцами к ее волосам и ощущение шелковистости кожи под ладонью.

И….это сдерживание себя в цепях. Потому что один шаг, одно движение, и она рядом. Он может ее снова заставить, посадить под замок насильно. В его власти даже посадить ее, на хрен, на цепь и трахать столько, сколько он хочет. Поставить на колени.