Чёрт! Ситуация, прямо скажем, выходила из-под контроля. Марта и так не горела желанием помогать в деле о супружеской неверности, а тут ещё и оказалось, что в неверности подозревается собственная тётя. Нельзя сказать, что Марта испытывала по отношению к ней особые родственные чувства. Чувств не было никаких, словно чужой человек. Но всё же это верх неэтичности — вести дело против родственницы.

— Простите, — Марта мило улыбнулась супружеской паре, — мне нужно ненадолго отлучиться, попудрить носик.

Дело, разумеется, было не в том, что Марте срочно понадобилось в санузел. Ей необходимо было уединиться, чтобы позвонить Виктору — объяснить, что, к сожалению, его задание она выполнить не сможет. И дело не только в неэтичности копать под собственную тётю. Была ещё одна веская причина отказаться от поручения. Дар нельзя использовать на друзьях и родственниках. В особенности, на кровных родственниках. Это считается крайне опасным. Марта прочла об этом в древних рукописях, по которым училась. Ве́личи никогда не сканировали близких. Это забирало слишком много сил. Чем больше тебя связывает с человеком, тем сильнее будет истощение после применения дара. Они называли это состояние откатом. Боль, ломота, отрешение, полное изнеможение — последствия могут быть самыми непредсказуемыми. Поэтому на подобное применение дара накладывался строгий запрет. Не понятно, чем для Марты могло бы обернуться нарушение древнего запрета.

Она вышла из холла и направилась по коридору к лестнице. Решила воспользоваться санузлом, расположенным этажом выше, чтобы её разговору с Виктором гарантированно никто не помешал. Расчет оказался верным. Сияющий белым кафелем санузел был девственно пуст.

Марта набрала Виктора, но он не отвечал. Длинные гудки уныло давили на ухо. Странно. Обычно он всегда на связи. Она набрала ещё раз. И снова в ответ лишь безразличное мычание мобильного. Неприятное предчувствие холодком растеклось по груди.

— Вот ты где, а я тебя везде ищу, — раздалось из-за спины.

Марта стояла лицом к зеркалу и в отражении увидела Лайму. Та зашла внутрь и плотно прикрыла за собой дверь.

— Показ уже вот-вот начнётся, — невинная фраза, но от неё вело чем-то мрачным, потусторонним. Лайма двигалась прямо на Марту. Выражение лица — холодная маска. Неживая до жути.

Марта медленно развернулась. Где-то внутри родилось стойкое ощущение, что сейчас случится что-то нехорошее. Лайма подошла вплотную. Ни единая мимическая мышца на её лице не шевельнулась. Живыми были только глаза — зелёные жуткие.

— Ты из этих? — это был не вопрос — утверждение.

Что Лайма имеет в виду? Дар Марты? Как она догадалась?

Откуда-то повеяло сыростью, затхлостью и плесенью. В горле запершило. Захотелось прокашляться.

— Не вздумай меня сканировать, — холодно процедила Лайма. — Скажешь своему дружку, что проверила меня и ничего подозрительного не нашла.

— Ты изменяешь мужу? — вопрос вырвался сам собой.

Тётя хочет скрыть свои похождения налево? Эх, вот не зря же Марте не хотелось ввязываться в это дело. Такие вопросы супруги должны решать между собой, не вмешивая посторонних.

— Не твоё дело, — неестественным злобным смехом зашлась Лайма. Глаза сделалась ядовито-зелёными.

Марта смотрела на неё и вдруг совершенно отчётливо осознала: Лайма хочет скрыть что-то другое. Не измены. Она боится, что если Марта просканирует её, вскроется что-то ужасное.

— Пошли, — скомандовала тётя.

Нет. Идти Марте не хотелось. На неё напало непреодолимое желание немедленно просканировать Лайму. Ей казалось это крайне важным. Исключительно важным — узнать, что она скрывает. Как будто от этого зависело очень многое. Как будто это было целью жизни.