– Я не могу. Мне нельзя.

– Кристина!

– У меня есть парень. - Кусаю нижнюю губу и выбегаю из кухни.

7. Глава 7. Правда или действие?

– Какой к чертям парень?! - Он вскакивает и бежит за мной.

– Оставь меня в покое! - Я кричу и бегу в гостиную. Проношусь мимо пылающего камина, влюблённых парочек, огибаю сидящих на полу парней. Хватаю куртку с дивана и выбегаю из дома. Оглядываюсь и вижу, что Давид тоже выходит. На нём расстёгнутый пуховик. Не думаю, что он замёрз, наверно просто собрался домой.

– Да стой же ты, дурёха! Не съем же я тебя.

Я резко останавливаюсь перед железными воротами и поворачиваюсь к Шерханову. Кутаясь в тонкую курточку, понимаю, что дрожу. И это не от холода. А от непонятных чувств, которые вызывает во мне этот мужчина. Невозможное желание бросится к нему в объятия и утонуть в его силе. Но в то же время хочется сбежать от него подальше и больше никогда не видеть. Не думать, не представлять, не мечтать.

Давид идёт ко мне, руки в карманах, а на губах улыбка.

– Тебе весело? - Угрюмо спрашиваю я и отворачиваюсь. Не могу смотреть в его темно-карие глаза. В этот вихрь мужского обаяния.

– Ты смешная девчонка и очень мне нравишься.

– Что это значит?

– Это значит, что ты смешная девчонка и очень мне нравишься. Всё просто!

– Считаешь просто?

– Ох, женщины. Любите вы всё усложнять! - Подходит ко мне и берёт мою руку в свою. - Замёрзла?

Отрицательно качаю головой, но чувствую, что ещё немного и околею.

Снимает с себя пуховик и накидывает на меня. Надевает на голову капюшон и легонько щёлкает по носу.

– Девчонка ещё совсем! Пойдём прогуляемся.

– Не хочу.

– Ну и в кого ты такая упрямая?

– В папу.

– В папу, значит. Интересно! А красивая - наверно в маму?

– Наверно. Мама умерла несколько лет назад. - Отворачиваюсь и чувствую, как слёзы набегают на глаза.

– Иди ко мне, малыш! - Притягивает к себе и обнимает. Словно большая гора мышц вдруг накрывает меня своим теплом. Я утыкаюсь холодным носом в футболку и чувствую, как слёзы расползаются по ткани. - Сколько тебе было?

– Восемь лет. Или девять.

– Совсем ещё ребёнок. Понимаю. Это очень тяжело. Потерять мать в таком возрасте большая утрата. Расскажи мне. Всё.

– Я её почти не помню. Иногда просыпаюсь оттого, что видела её во сне. Хватаю бумагу, карандаш и пока что-то помню, зарисовываю лицо.

– У тебя что, нет фотографий матери?

– Нет. Ни одной. Лизавета всё выбросила, как только появилась у нас.

Отстраняюсь и вижу, что мы сидим на качелях. Осматриваюсь и не понимаю, как вдруг здесь оказались. Давид обнимает меня, а моя голова лежит у него на груди. Тепло и очень уютно.

– Кто такая Лизавета?

– Моя мачеха. Не хотела, чтобы в доме были фотографии чужой женщины.

– А отец что? - Слышу разгневанные нотки Давида. - Почему не настоял на том, чтобы оставить хоть одно фото матери?

– Боялся, что Лизка бросит его. Делал и до сих пор делает всё, как говорит мачеха.

Громкий вздох Давида потревожил мои волосы, и горячий воздух коснулся виска. А затем его ладонь мягко опустилась на голову и погладила меня. Я поднялась и вытерла глаза.

– Ты хорошо рисуешь?

– Вроде неплохо! - Всегда улыбаюсь, когда рассказываю о любимом деле. - Так говорят мои учителя.

– Ты художник?

Киваю.

– Учусь на художника-модельера. В Университете, в городе. Сессию сдала на одни пятёрки.

– Умница моя.

Опускаю глаза и чувствую, что краснею. Почему он так добр со мной?

Слышу, как хлопает дверь и смотрю в сторону дома. Ольга идёт к нам.

Отстраняюсь от Давида, но он, наоборот, прижимает меня к себе и целует в висок.

– О, голубки! Вы не замёрзли?