– С матерью он обошелся паршиво, это факт, – глядя в потолок, Алаев ненадолго замолкает, – но кто я такой, чтобы судить, верно? У самого рыло не раз и не два в пуху.

– Никогда не осуждайте человека, пока не пройдете долгий путь в его ботинках, – вставляю я, вслед за Тимуром устремляя взор в потолок.

– Хорошо сказала.

– Это не я.

– А кто?

– Лао-цзы.

– Хм, – слышу усмешку. – Этого следовало ожидать.

– Тимур, скажи, а ты успел озвучить эти мысли отцу? Уходя в мир иной, он знал, что ты больше не держишь на него зла?

– Да, мы попросили друг у друга прощения. За все. Только вот почему-то от этого не легче, – Алаев осушает свой бокал и с шумом ставит его на журнальный столик. – И бухло ни хрена не помогает.

– Я могу что-то для тебя сделать? – сердце ноет от сострадания, а пальцы с силой впиваются в обивку. – Что угодно.

– Ты уже делаешь, – он откидывает голову на спинку дивана и неожиданно улыбается.

– Что? – тушуюсь. – О чем ты?

Алаев снова скользит по мне взглядом. Причем так, будто видит впервые. Внимательно, изучающе, с живым интересом. Фокусируется на глазах, потом задерживается на губах и, плавно скатившись по шее, застывает на груди.

Запоздало вспоминаю, что на мне нет лифчика. Сняла его, когда гости ушли, а потом забыла надеть.

Вот ужас! А что, если соски выдадут мое напряжение?!

– Замерзла? – спрашивает Тимур, подтверждая худшие опасения.

– Эм… Нет, просто, – опускаю глаза и замечаю, что соски действительно затвердели и вызывающе торчат из-под блузки, – у меня такая анатомическая особенность.

Спешу скрестить руки на груди, дабы прикрыть срам.

– Ясно, – на его губах цветет дьявольская ухмылка. – А я думал, ты на меня так реагируешь.

– С чего мне на тебя так реагировать? – издаю нервный смешок.

– Не знаю. Мало ли.

Тимур вдруг резко подается вперед и замирает буквально в десяти сантиметрах от моего лица. Он так близко, что я могу разглядеть щетину, пробивающуюся на подбородке, и желтоватые крапинки на темно-коричневой радужке его глаз.

– Я не запирал тебя тогда, Лер, – обжигает щеки горячим шепотом. – Я вообще понятия не имел, где ты. Клянусь.

Его неожиданное признание подобно цунами. Оно грубо встряхивает привычный мир и рушит парадигмы, на которых много лет базировалась моя жизнь.

– Тогда кто это сделал? – лепечу я, растерявшись. – Ведь больше некому…

– Веро. Это ее рук дело, – его дыхание мурашками оседает на моей коже.

– Но… Зачем?

– Ревность, – отвечает просто. – И желание устранить соперницу.

– Ну какая же я ей соперница, Тимур? Я ведь…

Договорить не успеваю. Губы схватываются влажным жаром жадного поцелуя. Он лишает рассудка и порабощает волю. Сминает все на своем пути. Оставляет лишь осколки звенящей нежности и пламя безудержной страсти.

Мы вспыхиваем мгновенно. Как порох. Тимур толкается в меня языком и грудью, опрокидывая на диван. От чересчур резкого движения стакан выскальзывает из моих рук, а его содержимое выплескивается на обивку и одежду. Однако нам нет до этого дела. Мы с слишком погружены в момент.

Тимур сверху, я – под ним. Снова. Прямо как пять лет назад.

По венам шарашит адреналином и удовольствием. Обезумевшее сердце подскакивает к горлу, а низ живота пронзает тягучими пульсациями. Так ощущается высшая степень сексуального возбуждения, и мне немного странно, что я достигла ее так быстро… За считанные секунды, в сущности. Хотя раньше на это требовалось минимум минут десять…

Тимур покусывает мочку моего уха и что-то невнятно бормочет. Смысла его слов я не улавливаю, сознания достигают лишь бессвязные обрывки фраз и мое собственное имя «Лера, Лера, Лера». Он вновь повторяет его. Словно мантру. Словно самый приятный на свете звук.