Когда я размышляю о поздних событиях, то задаюсь вопросом: не был ли я просто толстокожим идиотом, раз не разглядел в Чарльзе Стрикленде ничего необычного. Может быть. За годы, прошедшие с того времени, я довольно хорошо узнал людей и все-таки не уверен, что даже приобретенный опыт изменил бы мое отношение к Стриклендам. Разве что, познав к этому времени всю непредсказуемость человека, я не был бы так ошарашен новостью, услышанной по осени, когда вернулся в Лондон.

Я и дня не провел в городе, как столкнулся с Роуз Уотерфорд на Джермин-стрит.

– У вас подозрительно оживленный вид, – сказал я. – Что тому причиной?

Литературная дама улыбнулась, а глаза ее блеснули хорошо знакомым мне злорадным блеском. Это означало, что у кого-то из ее друзей случилась скандальная история и она не может скрыть своего волнения.

– Вы ведь знакомы с Чарльзом Стриклендом?

Не только лицо, но все ее тело жаждало сообщить новость. Я кивнул. Шевельнулось нехорошее предчувствие, что бедняга мог проиграться на бирже или попасть под автобус.

– Жуткая история. Он бросил жену.

Мисс Уотерфорд считала невозможным раскрыть всю подноготную истории, стоя на обочине Джермин-стрит, и потому со свойственной ей артистичной бесцеремонностью огорошила меня одним лишь фактом, умолчав о подробностях. Я не хотел верить, что такое незначительное обстоятельство помешает ей рассказать мне все до конца, но она стояла на своем.

– Говорю вам, ничего я не знаю, – только и ответила она на мои взволнованные расспросы, а потом, передернув плечиком, прибавила: «Думаю, судьба у какой-нибудь малышки из закусочной изменилась к лучшему». Послав мне нежнейшую улыбку, она удалилась, сославшись на визит к зубному врачу. Полученное известие не столько расстроило, сколько заинтересовало меня. В те дни я мало что знал о реальной жизни, и меня потрясло, что между знакомыми людьми произошло нечто, о чем я раньше читал только в книгах. Признаюсь, теперь я уже привык к подобным ситуациям в кругу своих знакомых, но тогда случившееся вывело меня из равновесия. Стрикленду было не меньше сорока, а в таком почтенном возрасте, на мой взгляд, уже неприлично заводить связи на стороне. С высокомерием юнца я считал, что крутить романы после тридцати пяти могут только глупцы. Впрочем, это известие неприятным образом касалось меня лично, ибо я сообщил из деревни миссис Стрикленд о дате своего приезда, присовокупив, что в определенный день приду к ней на чай, если не получу письменного отказа. Сегодня был как раз этот день, но никаких известий от миссис Стрикленд я не получал. Хочет она меня видеть или нет? Возможно, среди нахлынувших волнений она просто забыла о моей записке, и будет разумнее воздержаться от визита. А может, напротив, она не хочет разглашения этой истории, и тогда мое отсутствие станет доказательством того, что эта странная история мне известна. Я разрывался между страхом причинить боль достойной женщине и страхом показаться бестактным. Она наверняка страдает, а зачем смотреть на чужое горе, если не можешь помочь? И в то же время меня обуревало постыдное желание видеть, как она справляется с этой бедой. Словом, я не знал, как поступить.

Наконец мне пришло в голову, что я могу явиться как ни в чем не бывало и спросить через горничную, может ли миссис Стрикленд меня принять. Удобный случай отказать, если она не готова меня видеть. Но дожидаясь ответа в темном холле после того, как передал горничной заготовленную фразу, я напрягал всю свою волю, чтобы не сбежать самым постыдным образом. Горничная вернулась. В своем возбужденном состоянии я почему-то увидел в поведении прислуги нечто, говорящее о том, что все полностью осведомлены о постигшем семью несчастье.