Из дощатой пристройки послышался шум, и она, подойдя ближе, окликнула:

– Михаил Петрович! Вы здесь? Это я, Марта Сорокина.

Надтреснутый голос с недоверием переспросил из полумрака:

– Марточка, неужели ты?

В темноту входить Марта остерегалась, так и топталась на пороге. Когда-то Топалов запер ее в этом темном сарае, солнечный свет едва проникал сквозь плохо пригнанные доски. Минут двадцать просидела она взаперти, наблюдая за движением паучьих лапок по прозрачной паутине и колошматя по двери, пока ее не хватились одноклассницы и не выпустили из темницы. Телефон остался в плаще, сняла, чтобы не запачкаться. Желтый плащик прислала мама на день рождения, и этим подарком Марта очень дорожила.

Субботник. Ей понадобились грабли. Пришлось зайти в сарай. Вот тут-то за спиной раздался скрип заржавленных петель и смех противного, мстительного мальчишки. И все из-за чего? Сущей ерунды.

В школьном театре Топалову досталась роль Грея – высокий, худощавый, с огромными серыми глазами. Играть больше некому. Не Кольке же роль отдавать: упитанный, с конопушками на блинообразном лице, еще и гэкает. Топалов не горел желанием перевоплощаться в гриновского персонажа, тем более учить слова, и Марта немного поднажала, самую малость. В воспитательных целях. Как известно, искусство облагораживает. Договорилась с футбольным тренером, чтобы Топалова (на время, конечно) перевели в запасные игроки. Хотела как лучше, а получилось не очень. Это Марта сразу поняла, как только паучок пробежал по ее щеке и судорожный крик застрял в ее горле. В этом случае с искусством вышла промашка, не облагородило искусство. Наоборот, из Топалова поперло все противное, вредное, хотя особой противности и вредности за ним раньше не замечалось.

«Что ты везде лезешь, Сорокина? Что тебе вечно надо? Что ты ко мне домоталась со своим театром? – вопил Топалов, как только оказался на скамейке запасных и узнал, кому обязан своим счастьем. – Ну держись! Театра тебе захотелось? Будет тебе театр!»

Марта даже опешила от таких угроз и хотела отказаться от дополнительных занятий с отстающим учеником. Слабость была минутной. Она же не слабачка какая, вытянет Топалова, на твердую четверку вытянет…

Марта тряхнула головой, ее последний звонок давно отзвенел, а вот что помнится. Из двери, кряхтя, вышел мужчина в рабочем темно-синем халате. Чуть больше морщин на добром лице, чуть больше седины в смоляных волосах, чуть больше сутулости в некогда широко расправленных плечах.

– Марточка! Ушам своим не поверил, неужели ты! – заулыбался Михаил Петрович, вытирая руки тряпкой.

Как будто вчера разговор у них был.

Выпускной класс, начало учебного года. За окном легким золотом покрыты липы. В груди легкая, непонятная тоска. Второй год, как ушел Топалов из школы, говорят, поступил в строительный колледж, говорят, и бросить успел. Некому теперь обзываться и лягушек тоже некому подбрасывать в ее рюкзак, а на душе кошки скребутся. «Гормональная перестройка организма сопровождается резкими перепадами настроения и депрессией», эту фразу она из умных книжек выписала и перечитывала в минуты особых терзаний.

«Марточка, тебе обязательно поступать нужно на филологический в столицу», смотрел Михаил Петрович строго, не шутил.

О подобном Марта и мечтать не смела: «Там такой конкурс! Я не пройду», – шептала лучшая выпускница, прикладывая руки к трепетавшему сердцу.

«Пройдешь, обязательно пройдешь. Если цель себе поставишь, непременно добьешься. Ты еще вот такой кнопкой была. – И он отмерил ладонью метр от пола. – А уже точно знала, что нужно делать. Составь план занятий – и вперед, с песней!»