– Айви тоже… слабоумная? – спросила я. Я редко употребляла это слово.

– У нее IQ порядка восьмидесяти, – ответила Шарлотта. – Тоже низкий, но это еще не слабоумие. Жаль, иначе было бы проще замолвить за нее словечко перед евгенической комиссией.

– Вы намерены и ее стерилизовать? – спросила я.

Шарлотта утвердительно кивнула.

– У нее слабая форма эпилепсии, хотя в последние годы, кажется, обходилось без припадков. Но низкий IQ вместе с эпилепсией и с отклонениями в поведении – уже тяжелая артиллерия. Я еще не подавала заявку. Этим займетесь уже вы. Всегда задавайте себе вопрос, будет ли у ребенка шанс выжить в своем доме, в своей семье. Если этот шанс полностью отсутствует, то есть выход – евгеническая комиссия.

– Вы меня научите? Я о составлении заявки. – Я уже задумывалась, не придется ли и мне врать очередной девушке про аппендицит. Лишь бы эта беда меня миновала!

– Конечно. Только не надо слишком увлекаться евгеникой!

– В каком смысле?

– Некоторые социальные работники – есть такой и у нас в офисе – находят основания для стерилизации всего своего контингента. – Она усмехнулась. – Ну да, это преувеличение, но небольшое. Иногда евгеника превращается в навязчивую идею. Вы всегда должны спрашивать себя, действуете ли вы в интересах вашего подопечного.

Я кивала, гадая, кто из социальных работников нашего офиса «увлекается евгеникой». Я грешила на Гейл, ужасную брюзгу. Фред вряд ли работал с многочисленным контингентом, а у неизменно веселой Полы навязчивых идей быть попросту не могло.

Объехав табачное поле, мы миновали дом Джорданов и покатили по проселку между полем и лесом. Шарлотта свернула в лес, на посыпанную песком дорожку, и вскоре остановилась. Никакого жилища поблизости не было. Оглянувшись, я увидела только деревья, а за ними табачную плантацию. Отсюда даже дом Гардинеров нельзя было разглядеть.

– Почему мы остановились? – спросила я Шарлотту, приготовившую портфель и сумочку.

– Они живут здесь неподалеку, – объяснила она. – Дальше дороги нет. – Она посмотрела на мои ноги. Я была обута в черные туфли-лодочки. Она указала на свои, тоже черные, но далеко не изящные. – Придется вам обуваться иначе. Как вы себя поведете, если вляпаетесь в коровью лепешку?

– Коровья лепешка?

– Ну, это…

– Я знаю, что это. Просто не предполагала, что есть такая опасность, – ответила я со смехом.

– В этой работе не помешает немного авантюризма.

– Уже вижу!

Я схватила свой собственный портфель – легонький, всего с одним блокнотом внутри, и вылезла следом за ней из машины. Мы достали из багажника два мешка с одеждой, отобранной с утра в благотворительном центре при церкви. Наш путь лежал через лес, где деревья, переплетенные вьющимися растениями, стояли так часто, что солнечный свет почти не проникал сквозь густые кроны. Одна я сюда точно не сунулась бы. Потом мы вышли на луг, где паслись две коровы.

– Смотрите под ноги, – предостерегла меня Шарлотта.

Я уповала на то, что коровы останутся на месте – на другом конце луга. Что делать, если в один злосчастный день я приеду сюда одна и должна буду миновать этих огромных животных? Все-таки я была городской девушкой, не привычной к сельским реалиям.

За лугом нас опять встретили заросли. От ходьбы по кочкам к тому времени, как впереди показался некрашеный дощатый домик, копия дома Джорданов, у меня разболелись ноги. На утоптанной поляне мы распугали своим появлением кур. Преодолев единственную ступеньку кособокого крыльца, Шарлотта постучала по распахнутой двери.

– Миссис Харт? – позвала она.