– Это вы уже овдоветь успели? – Глядя на собеседницу, Митьков тоже достал табак и свернул две папиросы. Одну закурил сам, вторую протянул Вере.

Она кивнула и вытащила из кармана гимнастерки спички.

– Мой муж в первые же дни ушел на фронт. А через четыре месяца похоронка пришла. Я месяц ревела, потом подумала, оставила детей тетке, перекрестилась, да и тоже пошла на фронт. Вот, уже не первый год на «передке». Такая вот история.

Старший лейтенант искоса посмотрел на связистку. Несмотря на грубоватую и простоватую манеру общения, она казалась человеком добрым и неглупым. Конечно, Миша понимал ее и выслушал бы рассказы молодой женщины о ее жизни (капитан ему говорил, что надо уметь расположить к себе собеседника), но времени у него было не так много, а его целью было узнать все что можно о Павле Захарове.

– Вера, а что-нибудь о биографии Захарова вы знаете? – мягко спросил он.

– Да какая там биография? – скривилась связистка и сделала большую затяжку. – Неплохой у тебя табачок.

– Повезло разжиться, – улыбнулся парень.

– Да, повезло, – согласилась женщина и тоже улыбнулась. – Знаешь, Пашка, несмотря на то что вроде бы как и общался со всеми, но больно много о себе не рассказывал. У нас-то девки любопытные, знаешь ли. Связистки, санитарки… Война войной, а женское нутро никуда не денешь. Ну, они, естественно, спрашивали его, мол, женат ли, есть ли подружка, и все такое прочее. А Пашка уходил от вопросов. Отговаривался и переводил разговор на другое. Но были же и настырные. Настенка вон, царствие ей небесное, та мужиков страсть как любила. И решила Пашку захомутать. Я еще смеялась над ней, мол, получше никого не нашла? Так она вызнала, что тот еще до войны был женат, да развелся. А еще где-то услышала, что фамилия у него не его, а женушки бывшей.

– Да ладно, – прищурился Митьков.

– Вот как есть тебе говорю. С ее слов, конечно.

– И какая же у него раньше фамилия была?

– А черт его знает. Вот это Настенка узнать не смогла. Еще. – Вера пощелкала пальцами. – Вот что он всем говорил, так это то, что сам из Ростова, кажется. Оттуда на фронт ушел. Но у нас ребята-то есть с тех краев. Так они сразу раскусили, что Пашка не ростовский. Из других мест он. А в Ростове пришлый был.

– Это и я заметил. Говора южного у него нет.

– Верно говоришь. А еще я вот что тебе скажу. Когда они тогда в разведку собирались, Пашка сам к ним напросился.

– Удаль молодецкую хотел показать? – усмехнулся старший лейтенант.

– Скажешь тоже, – рассмеялась младший сержант. – Не знаю зачем. На словах-то понятно, мол, хочет пользу принести, послужить и всякое такое. Но это все враки. Если человек действительно рвется в бой, он просто берет и идет. Не знаю, как тебе объяснить, но по нему это видно. А по Пашке – нет. И когда группа не вернулась, все очень переживали за ребят. Только за Пашку – не особо.

– Получается, не особо любили его у вас тут?

– Да не то чтобы. – Связистка пожала плечами. – Он же, понимаешь, вроде бы и свой, но держался особняком. Просто это надо видеть, знать человека, повариться с ним в одном котле не один день. Тогда и поймешь.

– Понятно.

– Слушай, старший лейтенант, а ты, часом, не детдомовский?

Михаил удивленно посмотрел на собеседницу.

– Сильно заметно? – спросил он.

Женщина понимающе улыбнулась.

– Рыбак рыбака видит издалека. Я ведь тоже такая. После смерти мамки попала в детдом. А когда мне тринадцать было, тетка нашла меня и забрала. Одна она у меня осталась. Вовка-то погиб. Ну, и пацаны еще.

– Ладно, Вера, спасибо вам.

– Было бы за что. Ты, знаешь, пиши, если что. Ты парень вроде хороший. Хоть и интеллигент.