Способ должен быть. Должен!

Знать бы еще где…

Дверь открывается без стука, зато с грохотом (ударяется о стену), а на пороге Изабелла во всей красе. С ноги она ее, что ли, вышибала?

Принимаю на кровати вертикальное положение, а затем и вовсе встаю.

Прекрасное лицо Изабеллы обезображено гневом, зато она успела снять верхнюю одежду и причесаться. Приготовилась к беседе, ну-ну.

— Как ты посмел? — шипит, как змея, делая шаг в мою сторону, потом вспоминает об открытой двери и снова с грохотом ее захлопывает. — Я запретила туда ходить! — Молчу. А что мне сказать? «Мама, я больше не буду»? — Ты потащил туда ребенка! Что ты ему сказал?! — голос прорезается, шипение сменяет крик.

Пожимаю плечами.

— Ничего такого.

— Да-а? Так почему тогда он смотрит на меня волком?!

— Не понравился твой способ найма людей на работу? — предполагаю.

Изабелла бледнеет, глаза превращаются в щелки.

— Не смей мне дерзить! — А в следующую секунду ее ладонь с громким шлепком обрушивается на мою щеку.

Когда Джонатан влепил мне пощечину за слова о его жене, было немного больно, но не обидно ни капли. Когда позавчера я познакомился уже с его кулаком, физически было больнее, но морально по-прежнему нет — могу понять его реакцию. Сейчас… нет, особой физической боли я не испытал.

— Если я приказываю, ты должен исполнять! — Изабелла переходит на ультразвук. — Никогда! Слышишь?! Никогда не смей не слушаться!

«Не слушаться»… Будто я ровесник Гая. Мамочка меня нашла и решила поучить дисциплине.

Губы сами собой растягиваются в ухмылке, за что на меня обрушивается вторая пощечина. Эта сильнее, щеку обжигает.

— Не смей!

Очень хочется дотронуться до места удара, и, чтобы не поддаться соблазну, убираю руки в карманы брюк.

— Бей, — предлагаю, — еще бей, не стесняйся. Меня хорошо воспитали, я все равно не ударю тебя в ответ.

Изабелла замирает с уже занесенной рукой для третьей пощечины. Ее глаза пылают. Просто смотрю на нее — нечего ей сказать. Пусть бьет, выплеснет свою ярость, чтобы остальным не досталось.

Не знаю, что она читает в моем ответном взгляде, но глаза отводит, руку опускает.

— Ты наказан, — сообщает ровным, как у робота, голосом. — Покидать барак я тебе запрещаю. Ни одному, ни с Ниной. С Гаем — тем более.

Молчу.

Изабелла ждет ответа, а я молчу. Пусть ждет. В ноги ей, что ли, бухнуться и молить о прощении? Я могу. Она явно была бы не против. Только устраивать цирк что-то не хочется.

Так и не дождавшись обещания впредь слушаться, Изабелла разворачивается и покидает комнату. В замочной скважине проворачивается ключ.

Только сейчас дотрагиваюсь до горящей щеки.

Вот и поговорили.

***

— Лакито! — кричит няня, она у нас новенькая, и у нее смешной акцент. Не знаю, откуда Эсме приехала, но разговаривает забавно. — Лакито, иди ужинать!

— Иду! — отзываюсь, а сам продолжаю разбирать тостер, который стащил из кухни пару часов назад, пока Эсме ставила противень в духовку.

Как выразился дядя Рикардо, когда увидел мою новую няню, у нее большая корма. Дядюшка любит вежливые оскорбления. Но размер «кормы» Эсме мне только на руку — женщина она на редкость неповоротливая, и я успеваю взять что мне нужно и прошмыгнуть в свою комнату за то время, пока она повернется.

— Лакито! Иди сюда немедленно! — голос няни становится недовольным.

— Уже иду! — кричу.

Если сейчас брошу, то потом ничего не получится. Сейчас присоединю вот этот проводок…

— Лакито! — Дверь моей комнаты с грохотом распахивается. У меня чуть ли уши не закладывает.

— Я сейчас, — говорю, не поднимая глаз и не отрываясь от своего занятия. — Эй! — Возмущаюсь, когда тостер вырывают у меня из рук.