— Я запретила тебе брать технику из кухни! — нависает надо мной Эсме, в одной руке отобранный прибор, вторая кулаком уперта в бок в том месте, где у других находится талия.

Запретила, тут она права.

— Новый не буду брать, — обещаю с честными глазами, — а этот верни, пожалуйста, он все равно уже испорчен.

— Ужинать! — рявкает Эсме, хватает меня за руку и силой поднимает с пола. — Я все расскажу твоей маме!

— А то она не знает, — бурчу обиженно, а потом пытаюсь вырваться, потому что больно. — Пусти!

— Сейчас ты пойдешь и поешь! А потом соберешь все как было! — И не думает отпускать, тащит вниз по лестнице.

— Больно! — воплю изо всех сил.

Шумовой эффект срабатывает, Эсме ослабляет хватку. Вырываюсь, запрыгиваю на перила и качусь вниз. Прыжок, кувырок, приземление.

Няня тоже спускается, торопится, от этого у нее на лбу выступает испарина, а лицо становится цветом со спелый томат.

— Ой, — наконец пугаюсь. А вдруг у Эсме здоровье слабое?

А в следующее мгновенье, мне на щеку обрушивается ее раскрытая ладонь. Удар настолько сильный, что не могу удержаться на ногах и падаю носом к ее пушистым леопардовым тапкам.

От боли выступают слезы. Часто моргаю, чтобы не разреветься, как девчонка.

Слышу хлопок над головой, похоже, будто кто-то громко хлопнул в ладоши. Становлюсь на четвереньки, потом усаживаюсь на пол и задираю голову — надо мной мертвенно бледная Эсме и Морган, перехватившая ее руку уже в полете для следующего удара. И когда успела войти?

Пальцы Миранды крепко сжаты и прямо-таки впиваются в мясистую руку няни. Наверно, синяки останутся…

— Лаки, встань, — командует Морган.

Быстро поднимаюсь на ноги. Шмыгаю носом.

Миранда выпускает руку Эсме и отряхивает ладонь о ладонь, будто потрогала что-то грязное.

— Вон, — произносит ледяным тоном. — Расчет получите завтра. Не волнуйтесь, все отработанные дни будут оплачены.

— А как же?.. — начинает няня и прерывается под пристальным взглядом Миранды, опускает голову. — Я поняла. Сейчас соберу вещи.

— И побыстрее, будьте любезны.

Эсме исчезает на лестнице, по-прежнему не поднимая головы. Смотрю ей вслед.

— Не надо было ее увольнять из-за меня, — говорю, — вдруг ей очень нужна эта работа.

Морган хмыкает над моей головой, потом присаживается на корточки, чтобы наши глаза были на одном уровне. Кладет ладони мне на плечи.

— Лаки, послушай меня, — говорит негромко (попробуй не послушай), — я уволила Эсме не из-за тебя, а потому что она превысила данные ей полномочия. Понимаешь, что это значит?

Смутно. Наверное, ответ ясен по моему лицу.

Миранда вздыхает.

— Няня не имеет права бить ребенка, — поясняет. — Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Так понятно? — Киваю. — Поэтому в ее увольнении ты не виноват.

Но в том, что довел ее до бешенства, точно ведь виноват.

Закусываю губу, а потом быстро, пока не передумал, признаюсь:

— Я стащил тостер и разобрал его.

Морган закатывает глаза.

— Опять?

— Ага. Мне сейчас стыдно, — говорю. Мне правда очень стыдно, а это бывает редко.

— Хорошо хоть стыдно, — вздыхает Миранда.

Встает, но одна рука остается на моем плече. Притягивает меня к своему боку, и так и идем на кухню.

— Запомни, — очень серьезно произносит Морган, — никто не имеет право поднимать на тебя руку. Никто.

Тут же возражаю.

— А сержант Ригз говорит, что меня много еще кто захочет отколотить, и я должен уметь защищаться и давать сдачи.

Морган усмехается и крепче прижимает меня к себе.

— С твоим-то характером — еще как захотят… — Становится серьезной. — Но, во-первых, ровесникам можно давать сдачи, а взрослые бить детей не должны. И тягаться тебе с ними не нужно.