— А ты? — спрашивает. — Сколько тебе было, когда умер твой отец?

— Тоже пять.

— Вот это совпадение! — поражается мальчик, на его губах появляется улыбка — его радует тот факт, что у нас так много общего.

Он задирает голову, и ветер срывает с нее капюшон. Протягиваю руку и возвращаю его на место — простынет еще из-за нашей вылазки. Изабелла тогда меня заживо сожрет и в данном случае будет права.

Но Гай снова высовывается из-под капюшона, только на этот раз держит его обеими руками, оглядывается вокруг.

— Мы что, идем в шахту? — Вскидывает на меня изумленные глаза. — Мама же категорически запретила.

— Не-а, — утешаю. — Мы не туда, мы в барак к рабочим.

На лице Гая отражается работа мысли. Потом он морщит нос.

— А чего там интересного? Ладно в шахте, там же под землей, а тут что?

— У меня там друзья.

— Друзья?! — ахает, и мне снова приходится натягивать ему на голову улетевший капюшон.

Не нравится мне это удивление. Что там Изабелла ему наплела?

— Ну да, — говорю. — А что тебя так удивляет?

— Ну-у, — протягивает, — рабочие, они же все преступники.

Врастаю в глину как вкопанный. Гай тоже останавливается, недоуменно поворачивается ко мне.

— Это ты с чего взял?.. Тьфу ты, черт! — Ветер бросает в лицо облако пыли, мелкие камешки и какие-то ветки, приходится отплевываться.

— Как — с каких? — не понимает Гай, мы словно говорим на разных языках. — На рудниках работают преступники, чтобы искупить свою вину перед обществом.

Хочется зло выругаться. Сдерживаюсь, только уточняю:

— Это тебе мама сказала?

Гай растерянно кивает, отчего выпускает из одной руки капюшон и торопливо ловит его.

— Это все знают, — отвечает.

Отличная версия для ребенка. Теперь понятно, почему он был так удивлен, когда в первый день я использовал слово «рабы».

— Ладно, пойдем. — Срываюсь с места и тяну мальчишку за собой.

Мне нужно придумать план побега, вытащить своих друзей, а потом навсегда смотаться отсюда. Кто я такой, чтобы подвергать сомнению слова матери в глазах ребенка?

— Погоди! — Вырывается. — Объясни! Это неправда?

Это не просто неправда, а самая циничная ложь, которую я когда-либо слышал.

Молчу, кусаю губы, не зная, что сказать.

Гай мстительно прищуривается.

— Если ты не скажешь, я спрошу маму!

Вот поганец. Спросит мать, а она поинтересуется, с чего вдруг такие речи. Он мне Изабеллой угрожает!

— Не знаю, — говорю, снова хватая его под руку и таща за собой (не хватало еще долго стоять на одном месте, пока на нас не обратят внимания), — может, там и есть преступники, но рудники не тюрьма.

Гай торопится за мной, но так как ноги у него короче, теперь ему приходится почти бежать.

— Тогда что? — не отстает.

— Место добычи запрещенных материалов. И люди там не по своей воле.

— Ты поэтому тогда сказал о рабстве? — Молодец, запомнил.

— Поэтому, — не собираюсь юлить. — Корабль, на котором я летел, просто захватили силой и поставили перед фактом, что теперь весь его экипаж будет работать здесь. Я не в шахте только потому, что Изабелла меня узнала.

Ну вот, сказал как есть. Если не поверит, не стану настаивать. Мать есть мать, и если Гай примет за правду ее версию, наверное, всем нам будет только лучше. И кто тянул меня за язык?

Мальчик начинает замедлять шаг, оглядываюсь на него — глаза огромные, лицо бледное.

— Так ты здесь не для того, чтобы познакомиться с нами?

Прости, малыш…

Качаю головой.

— Я здесь случайно. Я понятия не имел о твоем существовании и не знал, жива ли мать вообще.

У него такое лицо, будто он сейчас заплачет. Даже не так — заплачет и рванется бегом обратно от страшного меня, говорящего гадости о самом близком ему человеке.