Как же он себя ненавидел! Как презирал за слепоту, за то, что все эти годы был для нее чужим!

– Сестренка... – сипло проговорил он, шагнул  к Маше и опустился перед ней на колени.

Словно извиняясь за все, что с ней произошло, Макс попытался обнять сестру. Нежно провел кончиками пальцев по щеке, ощутил обжигающую влагу на гладкой коже и содрогнулся.

 Он не больно, но настойчиво сжал подбородок Маши и повернул к себе её бледное лицо, чтобы заглянуть в глаза сестры, такие родные, любимые, цвета летнего неба, чтобы увидеть в них погасшее пламя сестринской любви, одиночество, отчаяние, страх, безразличие. Он оказался достойным только этого.

 Когда-то в этих глазах светился восторг и восхищение. Когда-то он был ее героем, защитником, всем... когда-то…

 Маша решительно отказывалась смотреть на него. Попыталась отшатнуться, высвободиться из захвата его пальцев. Из её глаз хлынули слезы. Она уже не сдерживала их, они текли по ее щекам, оседая на языке, сквозь стиснутые до боли губы вырывались отчаянные стоны и всхлипывания.

  Макс чувствовал себя последней мразью, кем угодно, но только не человеком, не братом.

 Девушка вздрогнула, отшатнулась от его настойчивых рук, все еще сдерживавших ее хрупкие плечи. Увернулась от объятий и, несмотря на то, что он крепко сжимал ее в стальных тисках, попыталась встать. Он не поддался. Не разрешил. Не хотел ее отпускать. Только не сейчас, не в эту секунду, когда внутри все плавится от боли.

 – Прости меня, – бессильно выдохнул Макс, уткнувшись носом в светлую макушку сестры, вдыхая аромат ее волос. – Прости за все… Прости…

 – Не надо.

 Всего два слова. Она произнесла их так просто, с такой легкостью, будто и не было ничего. Будто перед ней был не ее брат, а чужой, совершенно посторонний человек.

 – Ничего не надо, Макс. –  Холодный, равнодушный голос сестры разрывал душу Макса на части, сжигая последние крупицы родства между ними. – В детстве я на каждый свой день рождения загадывала, чтобы ты стал прежним – тем Максом, которого я когда-то знала… моим Максом. Но годы шли, мы взрослели и… отдалялись друг от друга. Мы давно стали чужими, Макс… Теперь уже поздно что-либо менять. Ты только с Лией так не поступай, ладно? Не бросай ее. Она этого не заслужила.

 Сбросив его руки со своих плеч, Маша медленно поднялась, прижалась спиной к стене и еще раз оглядела развалины бывшего кабинета. На Макса она не смотрела.

– Вадим напоил меня и сфотографировал, пока я была без сознания. Твоя жена встречалась с ним, чтобы выкупить у него эти снимки. А потом, когда он отказался и произошло то, что произошло, я взяла с Амелии обещание, что она никому и ни при каких обстоятельствах не расскажет об этом… Она очень хороший человек, Макс. Такие, как Лия, просто не способны на предательство.

 Маша больше ничего не сказала. Ушла, оставив брата сидеть на развалинах некогда идеального мира, светлого и счастливого… Некогда, но не сейчас... Через пару секунд Макс услышал, как хлопнула входная дверь. Он остался один.

 С минуту он сидел в прострации. Мозг вдруг отключился, сознание резко помутилось, и Макса словно выбросило в шипящий эфир. Перед его затуманенным взглядом проносились разрозненные  фрагменты прошлого, воспоминания перебрасывали его из одного времени в другое и обратно. А потом его будто подбросило, Макс встал и бросился в коридор. Завернул за угол и оказался в гостиной. Глянул на разбросанные по полу фотографии и смачно выругался.

 Поднял одну из них – ту, на которой Лия сидела в ресторане. С ним.