От неожиданности я хрипло ахаю на вдохе и слышу, как трещит платье. В сарафане утром было удобней.

Никита подсовывает пальцы под меня, поглаживает через трусики. Я прикрываю глаза и выгибаюсь. Все вокруг мутнеет, взгляд фокусируется на его приоткрытых губах.

Хочу их целовать. Тянусь, но он слегка отстраняется, продолжая сверлить взглядом.

Кладу руки ему на плечи и поглаживаю, пытаясь расслабить. Это мое решение – переспать с ним, я веду в этой партии. Смотрю на Никиту с нескрываемым вожделением, дышу часто и губами воздух ловлю. Сама завожусь, и его это цепляет.

Он не выдерживает и целует. Мягко облизывает пересохшую нижнюю губу, затем верхнюю и грубо врывается языком в рот. Я протяжно хрипло стону, и он снова отстраняется. Смотрит необычно, с каким-то вопросом во взгляде, при этом довольно сильно сдавливает шею.

Всё это не очень мне нравится, но я продолжаю играть в инициатора: бесстыдно трусь промежностью о его руку и выгибаюсь, как гулящая кошка.

Он отодвигает край трусиков – в этот раз они самые обыкновенные – и растирает липкий секрет по моим набухшим складочкам, после чего неожиданно хлестко шлёпает.

– Она еще ехать не хотела, – ухмыляется. – Вытечешь же на хрен, если не оттрахать тебя как следует!

Это было грубо. Округляю глаза и возмущенно втягиваю ноздрями воздух. У меня там и вправду хлюпает, но это не повод хамить! На подобное замечание порядочной девушке положено ответить пощечиной.

Вот только порядочные не трахаются с чужими мужьями.

Выдыхаю. Собираюсь с духом и выдаю:

– Чего же ты ждешь? Оттрахай уже!

Пришла его очередь выкатывать глаза. Пока он переваривает моё предложение, спускаюсь руками по его спине, крепко сжимаю упругие ягодицы и добавляю:

– Общение у нас не клеится, работать с тобой невыносимо, давай хоть потрахаемся по старой дружбе.

У него аж ноздри раздуваются. Не ожидал. Привык, что в такие моменты млею или сбежать норовлю. Только я уже не та пугливая птичка, которая три года назад багровела от слова «трахаться». Я тоже изменилась. И пусть нового опыта толком не обрела, смелости у меня прибавилось.

– По дружбе? – переспрашивает.

– Чисто дружеский перепихон, – подтверждаю. – Сам же говорил, что мы давние друзья.

Смотрит заинтриговано. Да, Никита Гордиевский, я умею удивить.

– Как скажешь, подруга, – опаляет горячим дыханием висок и довольно резко вводит в меня сразу два пальца.

От неожиданности я взвизгиваю:

– Аай!

– Конечно, ай. А ты как думала? – и толкает их глубже.

– Никак… аах. Я не умею думать, когда ты близко… ооо… Ты плохо на меня влияешь!

– О да, – выдыхает, губами прикусывает скулу и начинает ритмичные движения рукой. – Я издеваюсь, – загоняет пальцы внутрь. – Склоняю тебя к нехорошему, – почти полностью достаёт. – А ты у нас ангел! – снова толкает их в меня. – Сколько чужих пальцев в тебе побывало, ангелочек? А не пальцев?

Я не сразу понимаю смысл слов – настолько сконцентрирована на ощущениях, что мозг просто не способен быстро переваривать информацию, – но вопрос слышу.

– Мудак! – выкрикиваю и в качестве ответа что есть силы отталкиваю его от себя. Никита не отходит ни на сантиметр, но руки убирает. Упирается ими с двух сторон, беря меня в капкан. – Это не твое дело… – шиплю и еще раз толкаю.

Бессмысленно: не сдвигается. Вот же ж скотина! Так обломать и меня, и себя. Окончательно испортить этот говняный вечер. Просто фееричный мудак!

– …Отойди, – смотрю исподлобья, руками что есть силы в грудь давлю.

Попа скользит по мраморной столешнице, а ему хоть бы хны! Стоит истуканом, взглядом сверлит.