Неприятно, но предсказуемо.
Наверно, именно поэтому я приняла решение скрыть своё положение – чтобы заранее знать, кто твой друг, а кто враг. Я не могу с уверенностью сказать, как повела бы себя та девушка, в обнимку с которой ушёл Грачёв, если бы знала, что я ректорская дочь, но приём наверняка был бы более тёплым. Однако я хотела настоящих друзей, а не подхалимов, которые выслуживаются перед тобой ради каких-то привилегий, и почти уверена, что это способен понять даже мой отец.
После пар пробираюсь в сторону ректората, оглядываясь по сторонам, словно крадущийся в ночи вор: не хотелось навлечь на себя подозрения. С одной стороны, я чувствовала себя глупо – будто быть дочерью ректора плохо – а с другой это было необходимо, так что я, убедившись в отсутствии свидетелей, юркнула за дверь.
– Чем могу помочь? – недружелюбно поинтересовалась секретарь, глянув на меня из-за очков.
На вид женщине было около пятидесяти; её седые волосы были убраны в свободный пучок на затылке, зоркие зелёные глаза подведены карандашом, уголки губ с малиновой помадой опущены вниз, делая выражение её лица суровым – складывалось впечатление, будто эта женщина никогда никого не рада видеть. Белая шёлковая блузка в горошек и зелёная юбка – она явно следовала каким-то своим собственным модным предпочтениям.
– Мне нужен Николай Романович, – растерянно отвечаю.
Должна ли я была сказать, что мне нужен отец?
Женщина поджимает губы, уголки которых, кажется, опускаются ещё ниже.
– Ректор без записи никого не принимает.
Ответ звучит настолько категорично, что я теряюсь окончательно.
Дочь ректора не может попасть к отцу на приём – обхохочешься.
– Я...
– Аня? – открывается дверь в соседний кабинет, и я вижу папу. – Наконец-то. Маринуете мою дочь в приёмной, Виталина Игнатьевна?
Женщина вскидывает брови, смотря на меня совершенно другими глазами.
– Так это она? Прошу прощения, Николай Романович! Я просто её себе иначе представляла... Проходи, дорогая.
Хмурюсь, пока иду в сторону такого же хмурого отца: она ожидала увидеть капризную стерву?
Папа пропускает меня вперёд и закрывает за нами дверь; опускаюсь в кожаное кресло, вытянув ноги, и на мгновение расслабляюсь, чувствуя себя в безопасности. А после напротив меня опускается родитель, и выражение его лица говорит о том, что мы сегодня явно не про мой первый день разговаривать будем.
Я прибью Андрея.
– Как успехи? – интересуется, явно имея в виду не моё состояние. – Надеюсь, твои детские выходки оправданны, иначе ты зря заставляешь Андрея врать.
Мне хватает совести покраснеть.
– Я никого врать не просила. Просто одно дело прийти в университет на своих двоих, и совсем другое – приехать на машине с личным водителем.
– Ну, с этим я могу тебе помочь, – неожиданно предлагает, но я рано радуюсь. – Ты могла бы приезжать на общественном транспорте, чтобы твоя легенда была максимально правдоподобной.
От перспективы трястись в битком набитом автобусе мне стало не по себе.
– Неужели тебе так важно, чтобы все знали, что я твоя дочь?
– Я просто уверен, что ты и так смогла бы отличить друзей от врагов. Большинство мечтает оказаться на твоём месте, а ты от отца отказываешься...
– Это кто от тебя отказывается? – поднимаюсь и подхожу к родителю. – Не говори ерунды! Знаешь, я сегодня отлично провела день, потому что подружилась с хорошими людьми. И, если мы закончили выяснять, что я веду себя как ребёнок, может, поедем домой?
Отец машинально кидает взгляд на часы.
– Это у тебя «рабочий» день до двух, а мой в лучшем случае до семи, так что звони Андрею и поезжай домой, а я ещё поработаю.