А сегодня утром я, втайне от папы, добавила в свой ультиматум ещё один маленький пункт: независимо от обстоятельств, моя машина не должна приближаться к главному входу больше, чем на квартал.

Поднявшись на третий этаж, я, маневрируя между потоками студентов, подошла к доске объявлений, чтобы переписать своё расписание. Другие учащиеся подходили и, снисходительно скосившись на меня, фотографировали расписание на телефоны. Я не воспринимала эти взгляды всерьёз, потому что мне было известно то, чего не знали они – и не узнают до определённого момента. Это прозвучит смешно, я чувствовала себя словно за толстой бронёй, скрывая свою личность.

Переписав расписание, отправляюсь на поиски аудитории, в которой мне предстоит пережить самый тяжёлый день: совершенно одна, без друзей, в незнакомом городе и чужом университете... Начинать жизнь с чистого листа – не так просто, как может показаться.

Приближаясь к нужному мне кабинету, который находился в самом конце коридора, я увидела на своем пути группу студентов: видимо, это и есть мои новые однокурсники. Стараясь не привлекать внимания, отхожу к стене напротив, и, опершись об неё спиной, отворачиваюсь к окну. Группа, весело переговариваясь, не обратила на меня никакого внимания, и это позволило мне облегчённо выдохнуть.

Вот мимо прошла женщина с ужасным цветом волос кричащего красного оттенка и открыла двери нашей аудитории. Группа, весело гудя, тут же ввалилась внутрь, а я подавила желание сбежать, куда глаза глядят, пока меня никто не заметил. Кто бы мог подумать, что я, проучившись два года в столичном университете, вдруг струшу, переехав в город попроще.

Точно не я.

Замечаю направляющуюся к аудитории женщину – наверняка преподаватель – понимаю, что медлить больше нельзя, и быстро юркаю внутрь. Стараясь не встречаться взглядом с притихшими вдруг одногруппниками, выбираю себе максимально уединённое место в конце аудитории – благо, она была довольно вместительной – и сажусь за пустой стол. Руки немного подрагивают, пока я вытаскиваю тетрадь, но я стараюсь не показывать каких-либо эмоций на лице. В такие моменты, как этот, я очень жалею о том, что не отношусь к жизни так, будто делаю всем одолжение: меньше была бы нервотрёпка.

Мои мысли прерывает громкий стук в дверь, которая в следующую секунду распахивается, и вот я вижу симпатичного парня с обаятельной улыбкой на пол-лица. На нём были драные джинсы, футболка и кожаная куртка, и я задалась вопросом, как он в такую холодину не мёрзнет в такой совершенно неподходящей одежде.

– Грачёв, – устало звучит голос преподавателя, которая до этого монотонно рассказывала о том, в каком режиме будут проходить её пары; впрочем, фамилия вошедшего из её уст прозвучала как ругательство. – Я надеялась, что хотя бы в этом году всё поменяется.

– Разве можно, Татьяна Викторовна? – ослепительно улыбается. – Должна в этом мире быть хоть какая-то стабильность! Отлично выглядите, кстати!

Вот же подхалим...

Преподаватель, кажется, думает так же, потому что неодобрительно качает головой, но я вижу плохо скрытую улыбку в глубине её глаз; она машет парню рукой, и тот, довольный, вваливается внутрь окончательно. Пока я рассматриваю его внушительную фигуру, он пробирается в самый конец аудитории – прямо к столу, за которым я сидела. Делает мне сначала знак рукой, а после внаглую оттесняет на соседний стул, с которого я едва успеваю сгрести сумку со своими вещами. Его недовольный взгляд проходится по мне с головы до ног, и я словно чувствую себя под рентгеном.