И теперь, вспоминая свое ликование, вспоминая, как они с Мариам плясали среди грядок с лекарственными травами, Лин улыбнулась.

– Да, помню.

– Я всегда считала это большой победой, – сказала Хана.

– А я до сих пор не понимаю, почему махарам согласился, – заметила Лин. – Должно быть, он к тебе неравнодушен, хотя и не показывает этого.

Хана тряхнула головой, и ее украшения зазвенели.

– Вовсе нет. Он сделал это для того, чтобы позлить твоего деда, только и всего. Они друг друга терпеть не могут.

– Тогда, наверное, мне следует радоваться тому, что Майеш был против идеи учиться на врача, – усмехнулась Лин. – Это в его духе. Ему, значит, было позволено стать советником, а мне Богиня запретила распоряжаться собственной жизнью.

– Не так уж он и плох. – Хана отставила в сторону кружку. – Я надеялась, Лин, что, когда станешь взрослой женщиной, ты сможешь примириться с дедом. Он же прислал за тобой и Мариам карету, ты помнишь?

Лин пожала плечами. Она почувствовала себя неуютно.

– Это было не проявление доброты. Он просто хотел продемонстрировать свое могущество.

«И дать понять, что сделал правильный выбор, – мысленно добавила она, – когда предпочел Маривент и его возможности возне со мной и Джозитом».

Хана не ответила. Она рассматривала книги, лежавшие на столе: «Книгу целебных снадобий», «Семнадцать правил», «Сефер Рефуот», также называемую «Книгой исцелений»[11], «Materia medica»[12]. Хотя нет, не рассматривала, поняла Лин. Хана смотрела на книги так, словно хотела прожечь их взглядом.

– Линнет, – наконец заговорила она. – Я должна тебе кое о чем рассказать.

Лин подалась вперед.

– В чем дело, Хана? Ты меня пугаешь.

– Твой дед никогда не возражал против твоего желания стать врачом. Когда я обратилась к нему за согласием, он лишь сказал, что это решение ты должна принимать сама и он не будет ни помогать, ни препятствовать тебе. Я солгала махараму, потому что знала: это единственный способ добиться его разрешения.

– Майеш сказал, что я сама могу принимать решение?

– Да, – кивнула Хана. – Я должна была сказать тебе раньше. Я не знала, что ты до сих пор помнишь наш разговор в тот день и обижена на Майеша за его запрет. Он заслужил твою неприязнь, Лин, но за это ты не должна сердиться на него.

– Почему… – медленно начала Лин, – почему махарам так сильно его ненавидит?

Хана отпила глоток остывшего карака и поморщилась.

– Ты слышала о сыне махарама?

– Да. Его звали Ашер. – Лин на мгновение задумалась. Она не помнила мальчика, но о нем до сих пор говорили. – Его изгнали, так?

Изгнание. Это было самое суровое наказание из всех, которые назначали старейшины Солта. Быть изгнанным означало утратить идентичность. Изгнанник больше не считался ашкаром, ему запрещали общаться с семьей, даже видеть родных, друзей, супруга. Он был отрезан от всех, кого знал; его вышвыривали за ворота Солта, и ему предстояло существовать в мире мальбушим, где он был никем, чужим, без семьи и без денег.

– Так, – мрачно произнесла Хана. – Тебе было, наверное, лет пять, когда это произошло. Ашер нарушил запрет. – Она смотрела на оранжевые уголья в очаге. – Он считал, что магия, существовавшая до Раскола, исчезла не навсегда. Что он сможет разбудить ее, получить к ней доступ, научиться пользоваться ею.

Лин почувствовала, как сердце гулко забилось в груди.

– Его изгнали только за то, что он хотел изучать магию? Он же был просто мальчишкой, сколько ему было – пятнадцать, шестнадцать? Это же ошибка, а не преступление.

– Он не только изучал магию, – объяснила Хана. – Он попытался воспользоваться ею. Ты знаешь, что такое заклинание на костях?