Лин считала шуламат самым красивым зданием в Солте; это было большое сооружение со стенами из кремового цвета мрамора и куполом, отделанным мерцающей голубой мозаикой. Купол было видно даже из города – он походил на кусочек неба, упавший на землю.

Лин помнила, какой маленькой она казалась себе, когда они поднимались по ступеням шуламата. Как крепко она держалась за руку Ханы Дорин, когда они шли по коридору, и какой восторг она испытала, когда они оказались в главном зале, под куполом, который изнутри оказался золотым. Мозаика поражала своей красотой. На полу были изображены зеленые вьющиеся растения и большие красные гранаты; на фоне темно-синих стен крошечными золотыми кубиками были выложены созвездия – позднее Лин узнала, что так выглядит звездное небо Арама.

В высоком серебряном шкафу здесь хранились переписанные от руки свитки с текстом «Книги Макаби», а главный алтарь, алменор, был задрапирован тяжелой золотой тканью. На ней были вытканы слова первого Великого Вопроса, те же самые, что были выгравированы на золотом талисмане, который Лин носила на шее: «Как нам петь песнь Госпожи на земле чужой?»[10].

Прямо под куполом, на возвышении, сидел махарам. Тогда он был моложе, но Лин показался столетним старцем. У него были снежно-белые волосы и борода, бледные руки с опухшими суставами. Его сгорбленная фигура была закутана в темно-синий силлон, церемониальное облачение ашкаров. На шее сияла крупная подвеска с Молитвой Госпоже. В «Книге Макаби» говорилось, что все ашкары обязаны носить с собой ту или иную версию Молитвы; некоторые вышивали ее слова на одежде, другие предпочитали носить браслет или подвеску. Во всяком случае, слова молитвы должны были соприкасаться с телом.

Махарам приветствовал Хану Дорин и выразил соболезнования по поводу недавней кончины ее жены Ирит; но Хана отмахнулась от соболезнований, она не желала слышать даже намеков на жалость и сочувствие. Было ясно: махарам знал, что Хана придет, и знал даже о том, какое у нее дело, но тем не менее терпеливо выслушал ее. У Лин пылали уши, когда Хана рассказывала первосвященнику о том, как она умна, как сообразительна, какой превосходной ученицей она станет. Лин не слышала такого количества похвал за несколько лет.

Когда женщина закончила, махарам вздохнул. «Мне не кажется, что это хорошая идея, Хана». Та упрямо выпятила подбородок. «Не вижу причин, почему ты должен ей отказать. Богиня была женщиной до того, как вознеслась на небо. И притом целительницей». – «Это было до Раскола, – возразил махарам. – Тогда у нас была магия, Арам, свобода. А сейчас мы бездомные изгнанники, гости в городе Кастеллан. И не все считают нас желанными гостями». Его пристальный взгляд остановился на Лин. «Если ты станешь врачом, девочка моя, тебе придется ходить по этому городу одной, часто по ночам. А мужчины мальбушим совсем не таковы, как мужчины Солта. Они не станут относиться к тебе с уважением». – «Я могу за себя постоять, – сказала Лин. – Все мальчишки в Даасу Кебет боятся меня». Хана фыркнула, но махарам не улыбнулся. «Насколько я понимаю, это дед вложил тебе в голову такую мысль». – «Нет, Давит! – воскликнула Хана. – Наоборот, Майеш не одобряет ее намерений».

Давит. Значит, у махарама было имя.

Он только пожал плечами. «Я подумаю об этом, Хана».

Лин чуть не плакала – она была уверена, что махарам ей откажет. Но Хана, которая никогда не падала духом, велела ей не реветь.

На следующий день гонец из шуламата принес им весть – махарам дал свое разрешение. Лин могла учиться на врача при условии, что будет с первого раза сдавать все экзамены. Никаких ошибок и никаких вторых шансов.