Смотри на меня, псих несчастный! – закричал он. – Это у тебя сдвиг по фазе! Я давно заметил, что ты комплексуешь из-за своего роста. Если хочешь знать, ты еще меня перерастешь. Эх, руки чешутся тебя вздуть!

Вадим вскочил:

– Поклянись, что не врешь!

– Не сойти мне с этого места! Значит, мне ты не веришь, а Мишке, прохвосту, поверил? Может, мне с ним дружить прикажешь? Семечки с ним целыми днями лузгать и по чужим огородам шастать? Высокого же ты обо мне мнения, нечего сказать!

– А почему ты с другими ребятами не дружишь?!

– А вот с кем хочу, с тем и дружу, понял?!

Они сели рядом, тяжело переводя дыхание, с красными щеками и злыми глазами.

– Чтоб я больше этого от тебя не слышал, а то и вправду поссоримся, – сказал Саня, постепенно успокаиваясь. – А к Мишке пойти все же надо, раз приглашал.

Вадим посмотрел на него с удивлением:

– Только что ты его ругал, а завтра поздравлять будешь? Я ему желать всех благ не собираюсь.

– Это ты зря. Мишка хоть враль и прощелыга, а все ж не чужой – мы с ним в одном поселке живем и в одну школу ходим, и шкодит он не по злобе, а по глупости. Вырастет, – может, поумнеет. Ты лучше подумай, что мы ему дарить будем.

Вадим сдался:

– Пошли с утра в магазин, выберем что-нибудь.

– Ты что, магазина нашего не видал? Там, кроме макарон и хлеба нет ничего. Думаешь, я рыбу для развлечения ловлю?

– Тогда подарим ему те самые конфеты.

– Правильно, а я ему книгу подарю – «Записки о Шерлоке Холмсе». Я ее только получил, новая совсем.

– Не жалко тебе? Да и Мишке она ни к чему. Вряд ли он книги читает.

– Заставлю прочесть. Такую книгу только начнешь – и уже не оторвешься. Это тебе не «Железный поток» Серафимовича. После Конан Дойла он, может, вообще книги читать полюбит. А не станет читать, так кто-нибудь другой из его семьи прочтет.

Произнеся последнюю фразу, он неожиданно смутился и, чтобы скрыть смущение, заторопился домой, оставив Вадима в сильнейшем недоумении.

– Ты идешь? – обернулся он через несколько шагов.

Вадим догнал его и спросил:

– Сань, а откуда ты знаешь, что я еще вырасту?

– У тебя папа высокий?

– Очень. Метр девяносто.

– И мама высокая, и дед с бабушкой высокие. Генетика, брат. Против науки не попрешь, – глубокомысленно заключил он. – У нас в старших классах такие шкеты, как ты, летом уйдут на каникулы, а осенью возвращаются что твоя каланча, снизу верхушки не видать. Так что раньше времени не переживай.

Вечером Вадим сидел у самовара с бабушкой и дедушкой и односложно отвечал на вопросы. Обижать стариков невниманием ему не хотелось, но отвлечься от впечатлений минувшего дня он никак не мог. Беспрестанно обдумывая разговор с Саней, он нечаянно зацепился мыслью за слова «мама, папа». Эти привычные и родные понятия вдруг обожгли все его существо напоминанием о том, что у самого Сани нет ни мамы, ни папы; что он, сирота, лишенный родительской заботы и внимания, не знавший материнской ласки, находил убедительные слова ободрения и утешал его, Вадима, у которого было все. Все!

Он содрогнулся от стыда и опрокинул чашку с чаем на стол. Горячие струйки потекли ему на колени, но он не почувствовал боли. Осознание своего чудовищного эгоизма вытолкнуло его из-за стола. Бабушка всполошилась, решив, что внук сильно ошпарился, запричитала и поспешила в сени за растительным маслом.

– Ты что, внучек? – спросил дедушка, разгадав его настроение. – Ты часом с Саней не поссорился?

– Деда, у тебя друг есть? – Вадим смотрел в слезящиеся глаза деда открыто и сурово, всем своим видом требуя правдивого ответа.

– Друг у меня был, и не один.