– Не знаю, – ответил Саня, помолчав, – в школе говорят, что нет, а бабушка говорит, что есть. Я сам об этом много думал.

– И что надумал?

– Думаю – есть Бог. Ты посмотри, как в природе все продумано, взаимосвязано, предусмотрено, будто кто позаботился обо всех, до самой последней букашки, травинки. Когда говорят: «Слепые силы природы», – мне смешно становится. Ничего она не делает вслепую, а делает только то, что ей положено. Это люди везде вслепую суются – реки перекраивают, леса вырубают, осушают болота, роются в земле, как кроты, потом удивляются, почему природа их не щадит. Я так думаю: равновесие в природе, установленный порядок вещей – это все от Бога, а человек слишком мал и глуп, чтобы пытаться его изменить, а если пытается, значит идет против Бога.

– Где же тогда рай и ад?

– Вот этого уж точно никто не знает.

– А я всегда думал, что Вселенная – это какое-то огромное, необъятное тело. Солнечная система похожа на атом, и таких систем бесчисленное множество. Может, космос и есть Бог? Вот я и хочу стать физиком, чтобы во всем разобраться, а может, даже астрофизиком.

Саня слушал Вадима с таким выражением, словно обдумывал каждое его слово. Они проговорили два часа с сияющими, вдохновенными лицами, пока их пустые желудки прозаически не напомнили о себе.

Саня вскочил и хлопнул себя по лбу.

– Бабушка сегодня калитки печет. Бежим скорей!

Бабушкины калитки – разговор особый. Никогда больше в своей жизни Вадим не ел ничего более вкусного. Калитки умели печь все свирские бабушки. На тонко раскатанный лист ржаного теста выкладывались ягоды черники или брусники, посыпались сахаром, и в печь. С кружкой парного молока такой пирог казался царским угощением.

Сегодня побаловать мальчишек решила бабушка Марфа. Прежде чем взойти на крыльцо Саниного дома, Вадим набычился и заявил, что больше не сделает и шагу, если его упрямый друг не пообещает прийти с ответным визитом на пироги к бабушке Дусе.

– Ты ведешь себя так, словно никому не хочешь быть обязанным, даже тем, кто тебя любит. А это обидно, – сказал он Сане.

Тот сосредоточенно выщипывал пальцами босой ноги кудрявый клевер у крыльца.

– Ты понимаешь меня или нет? – спросил Вадим, усаживаясь на ступеньку и заглядывая снизу Сане в лицо.

– Нет, не понимаю, – последовал донельзя сварливый ответ.

– Всегда ты все отлично понимаешь! У тебя просто сдвиг по фазе на почве твоей гордости. Люди угощают друг друга, ходят в гости, дарят подарки, а ты – настоящий дикарь.

Саня стрельнул в него синим из-под век.

– Это я дикарь?

– А то кто же? Дикая тварь из дикого леса!

– Киплинга я тоже читал.

– Вот и не веди себя, как Маугли. Ты среди людей живешь.

– Ладно, – нехотя согласился Саня, – постараюсь исправиться. Только это сильнее меня. Ты шибко на меня не дави.

После обеда Саня засел за книги, а Вадим пошел домой.

– Тебя тут Мишка-охломон с утра спрашивал, – сказала ему бабушка Дуся. Принесла нелегкая! Не иначе как очередную пакость затевает. Третьего дня тоже приходил, когда вы в лесу были. Все ходит и ходит. Ты с ним, Вадя, не играйся. Пустой он мальчишка. Сказал, еще придет.

Она посмотрела в окно.

– О, легок на помине. Сидит, злыдень, забор подпирает. Сказать, чтоб шел отсель, не дожидался зря?

– Не надо, бабуль. Пойду погляжу, что ему понадобилось.

Мишка, развалясь на скамейке и закинув ногу на ногу, лущил подсолнух. Вадим подумал, что было бы трудно представить его за другим занятием.

– Вадь, привет, – сказал Мишка таким тоном, будто они с Вадимом были закадычные друзья. – Садись, поболтаем.