Она отстраняется от меня, молчит, долго смотрит в глаза и, наконец, отвечает:

— Я могу только предполагать, но из того, что я вижу… Тут не в тебе дело, Лиза! Сама же говоришь, всё стало хуже, когда ты начала превращаться в девушку…

— Да, — киваю, глотая слезы.

— При всех его паршивых качествах могу сказать одно — он очень любил Марту, а ты — ее копия… Я думаю, он очень скучал по ней и одновременно видел ее в тебе. Хотел тебя… но хотеть собственную дочь — грех! Вот он и ненавидел себя за это, а выливал свою ненависть на тебя…

— Он наказывал меня за то, что хотел… того самого?! Фу! Получается, я была порочной, грязной…

До меня с трудом доходит смысл сказанного тетей. Закрываю рот ладонью и больше не могу произнести ни слова.

— Он — больной человек, и его скотское поведение с тобой лично никак не связано. Будь ты плохая, хорошая, да даже самая лучшая в мире, это ничего не изменило бы! Я хочу, чтобы ты четко поняла: то, какой он тебя видел, и то, какая ты на самом деле — две разные Лизы. Ты хорошая… ты самая замечательная… А то, что он этого не замечал, совсем не делает тебя хуже!

Слушаю ее слова и очень стараюсь понять, поверить, но не могу.

— Давай приведу пример, — говорит тетя, видя мои сомнения. — Вот эта кружка хорошая, так?

Она крутит в руке мою любимую кружку со снежинками.

— Да, — киваю.

— А вот какому-нибудь ценителю фарфора она может показаться ужасной, так?

— Так…

— Но это ведь не делает кружку хуже! То же самое и с тобой! Ты не была ни порочной, ни грязной, эти образы были лишь в его голове! Ты — хорошая, возьми это за аксиому!

До меня потихонечку доходит, что именно она хотела сказать. И действительно, я ведь всегда старалась вести себя при отце наилучшим образом, но он не ценил моих усилий. Я никогда не была достаточно хороша для него, но это не значит, что я не была хороша в принципе… И всё же, неужели в наших отношениях была также замешана сексуальная подоплека? От последней мысли меня буквально передергивает.

В этот самый момент меня накрывает новая волна воспоминаний. Мелочи, которым я раньше не придавала большого значения. То, как отец разглядывал мою филейную часть, как хмурился, когда соседи отдали мне единственное платье, которое было по фигуре. В тот момент я казалась себе очень красивой, а он просто озверел. Вспомнилось, как он проигнорировал мою просьбу о том, что пора купить лифчик. Он отрицал и ненавидел во мне всё женское… Потому что хотел?!

В этот момент у меня возникает такое чувство, будто мою душу вскрыли, а анестезию вколоть забыли.

— Тетя Аня, но у меня всё равно в голове не вяжется, как же это может быть? Как можно хотеть и одновременно так сильно наказывать…

— Эмоции… — просто отвечает она, а в глазах столько боли, что хватило бы на четверых.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Когда такой человек наказывает свое чадо, он получает в ответ эмоции, которые являются своего рода заменителем полового акта…

Тогда же:

Влад

Захожу домой переодеться. Скидываю в прихожей куртку, иду в спальню и вдруг слышу громкий Филькин мявк из кухни, а заодно и девичьи рыдания.

— Фу, это так невероятно мерзко… отвратительно просто… кошмар…

И тут вдруг в диалог вступает вторая Кареглазка, уж больно тембр голоса похож.

— Знаю, милая, знаю!

«Э-э-э… Это что сейчас было? Обман слуха?»

Несусь на кухню и застаю свою ненаглядную в объятиях совершенно незнакомой женщины. Хотя почему это незнакомой — они с Лизой почти на одно лицо.

— Здрасте…

— Ой, Влад… — Моя Кареглазка принимается активно вытирать слезы. — Познакомься, пожалуйста, это моя тетя, Анна Борисовна…