Последним обращением Карамзина к художественной прозе будет «Рыцарь нашего времени» (1802) – «романическая история» жизни молодого человека, написанная в игривой манере, с легкой усмешкой, в духе «Гаргантюа и Пантагрюэля» Ф. Рабле.

Начинается она, как и положено, с информации о будущих родителях «рыцаря», затем шаг за шагом прослеживается его жизнь до достижения им 11-летнего возраста и обрывается повествование, когда обнаруживается «естественное» влечение подростка к его «второй» матери. Уличенный в том, что подсматривал за ней, когда она купалась в реке, он, взглянув на нее, «закраснелся… Она хотела улыбнуться и также закраснелась… Графиня подала ему руку, и, когда он целовал ее с отменным жаром, она другою рукою тихонько драла его за ухо».

«Продолжения не было», – ставит на этом точку Карамзин, ничуть при этом не сомневаясь, что читатели, каждый по-своему допишет «романическую историю», которая с этого момента только и начиналась.

Двумя другими, созданными тогда же, произведениями писатель завершает исследование того, что бывает при «сильном прилеплении» к светской жизни («Исповедь», 1802), а также вообще при «прилеплениях», связанных как с эмоциональным, импульсивным, так и с рациональным, расчетливым отношением к жизни и соответствовавшим тому поведением («Чувствительный и холодный. Два характера», 1803), предвосхищая тем самым одно из направлений будущей «натуральной школы».

Статья посвящена переосмыслению той роли, которую сыграл Н.М. Карамзин в истории развития русской общественной мысли, а также в истории русской литературы XIX в. Эта переоценка обусловлена тем, что марксистская концепция творчества Карамзина, долгое время господствовавшая в русском литературоведении, в наши дни представляется уже не вполне объективной и явным образом устаревшей.

Ключевые слова: гуманизм, легитимизм, общественный прогресс, просветительский рационализм, нравственная эволюция, литературные влияния, заимствования, реминисценции.

Oleynik V.T. Karamzin and the history of the Russian literature in the 19-th century

Summary. This article deals with the problems of re-evaluation of the role which N.M. Karamzin has played in the literary history of Russia as well as in the history of Russian social and political thought.

Роль Карамзина в истории русской литературы в силу ее общепризнанности давно уже обрела статус установленной объективной истины. Он был если не вождем, то, во всяком случае, главой русского сентиментализма, который в значительной мере подготовил стремительный расцвет поэзии и прозы в России XIX в. «У Карамзина, мастера сюжетной повести, лирического очерка, психологического этюда, автобиографического романа, учились главным образом люди следующего поколения, начиная от А. Бестужева-Марлинского и продолжая Пушкиным, Лермонтовым и другими писателями 1830-х годов»21.

Вроде бы все верно. Чего же больше? Несколько смущает лишь голословность утверждения по поводу учебы у Карамзина людей «следующего поколения». Чему они у него учились? Каким образом? Да, и люди-то все как на подбор: Пушкин, Лермонтов, ну и, разумеется, Достоевский. Не грех было бы подробнее разобраться с вопросом их «учебы» у предшественника.

Настораживает также весьма частое муссирование темы исторической ограниченности как творчества, так и, собственно, всего мировоззрения писателя: «Проза Карамзина соответствовала потребностям своего времени: в ней есть раскрытие внутреннего “я” человека, отображение “языка сердца”, раскрытие богатства индивидуальности и ее внутреннего мира»