Писатель рассматривает и другие повороты судьбы, когда кто-то к кому-то «прилепляется» либо навсегда, вызывая затем ответное чувство и в результате «прилепляя» к себе человека, в которого влюблен; либо временно. Последнее проявляется в ситуации «разборчивая невеста», когда о достоинствах людей судят по их знатности, богатству, внешности, поведению в обществе. Всё это будет основой «Юлии» (1796).

Более всего героиня любила «самое себя», а «к концу второго десятилетия жизни своей», приходит к выводу, что «надобно любить что-нибудь кроме магической буквы – Я». Стала «с большим вниманием рассматривать многочисленную толпу своих искателей», останавливая свой взор то на «молодом Легкоуме», то на «статном Храброне», то на «забавном Пустослове» и т.д. «Наконец, глаза ее остановились на любезном Арисе», который «смотрел на нее издали, не вздыхал, не клал руки на сердце с томным видом; одним словом, не думал представлять картинного любовника: но Юлия знала, что он любил ее страстно».

Она уже готова отдать ему руку и сердце, но тут появляется «молодой князь N*, любимец природы и счастия, которые осыпали его всеми блестящими дарами своими; знатный, богатый, прекрасный собою» и очень красноречивый. Арис забыт…

Юлия всей душой «прилепилась» к князю, думая, что он просто «не может жить без нее». Но князь не хочет менять «огненного Амура на холодного Гименея», думая только о свободной любви, в чем открыто признается, посылая ей «письмецо»: «Сердце не знает законов и перестает любить когда захочет… Вы не хотите любить по-моему, любить только для удовольствия любви, любить пока любишь: итак – простите!»

Поначалу Юлия упала в обморок, затем «прокляла» мужчин, а через две недели, когда к ней приехал Арис, «подумала… и велела его пустить». Любовь Ариса на этот раз «тронула ее душу» и если не вызвала ответного чувства, то, по крайней мере, снова расположила к нему Юлию. Они поженились и «удалились в деревню». Юлия «была чувствительна к его нежности, и сердца их сливались в тихих восторгах».

Наступила зима, они вернулись в город. Юлия признавалась Арису, что «городские забавы и разнообразие предметов еще более оживляют нашу любовь». И тут вновь, как змей-искуситель, появляется князь N*. Арис опять забыт, а князь целует ей руки и говорит: «Ты меня любишь, и я должен умереть в твоих объятиях! Юлия! тебе ли иметь предрассуждения? Следуй влечению своего сердца; следуй…» И вот уже Арис пишет ей письмо, давая ей «вольную»: «Права супружества несносны, когда любовь не освещает их. Юлия – прости! Вы свободны! забудьте, что у вас был супруг…»

В этот момент Юлия начинает понимать, на что она променяла любовь, постоянство и верность Ариса. «Туман рассеялся и я презираю себя!» – воскликнула она и бросает в лицо князю: «Обманывайте других женщин, смейтесь над ними, слабыми; только прошу забыть, оставить меня навсегда».

Узнав, что Арис уехал неизвестно куда, «сама немедленно оставила город и удалилась в деревню».

Чуть-чуть не став «новою Аспазиею, новою Лаисою, Юлия, – пишет Карамзин, – сделалась вдруг ангелом непорочности… посвятила жизнь свою памяти любезного супруга» и воспитанию рожденного от него сына. И просит Небеса: пусть Арис «возвратится хотя на минуту; хотя для того, чтобы видеть нашего сына!» Небеса увидели, что Юлия готова «теперь загладить перед ним вину свою!», услышали ее просьбу, и Арис возвращается, чтобы уже никогда не разлучаться. Живут они в деревне, «живут как нежнейшие любовники, и свет для них не существует», и если, замечает Карамзин, «могут не соглашаться в разных мнениях, но в том они согласны, что удовольствие счастливых супругов и родителей есть первое из всех земных удовольствий».