– Запомните! Я. Ваш. Бог.

Ответом ему была тишина. Но Аларикус остался доволен произведённым эффектом. Он ухмыльнулся, и снова соорудив вокруг себя пылающий ореол, удалился вглубь леса.

– Он свихнулся, – обречённо констатировал тот самый старый лепрекон, когда маг окончательно исчез из виду. – Аларикус сошёл с ума!

Все, в общем-то, были согласны с лепреконом, они и сами уже пришли к таким выводам. Но что толку? Одними выводами мир и покой в родной лес не вернёшь.

К счастью, Фрейя в ту злополучную ночь была в Большом мире. Но она, конечно, всё равно узнала о происшедшем, просто на пару суток позже, чем остальные лесные обитатели.

Поэтому давайте тоже пока оставим Мир теней – ему и без нашего пристального внимания сейчас не сладко. Перенесёмся в суетную и бурлящую московскую жизнь, приземлённую, понятную и напрочь лишённую хоть какой-нибудь магии.

Дабы не потерять рассудок от осознания собственного бессилия и перманентного гнетущего чувства тревоги, Фрейя запретила себе думать о случившемся с Керном больше одного часа в день. Как у хрупкой цветочной феи мог оказаться такой стальной характер? Не иначе как дело в её имени – имени Великой Богини.

По-прежнему активно занимаясь своей подопечной, Фрейя почти не располагала свободным временем для горьких размышлений и воспоминаний, приносящих ей отныне одни страдания. Так теперь у них и выходило: Фрейя помогала Оле наладить жизнь, а Оля помогала Фрейе не уйти на дно отчаяния.

Как вы уже знаете, феям запрещено показываться своим протеже. Точнее так – люди не увидят фею, пока фея сама этого не захочет. Но теперь, когда Иоланта официально «уволила» Фрейю с её работы по улучшению и приведению в порядок человеческих судеб, у неё появилась долгожданная свобода действий. И что же вы думаете в первую очередь сделала Фрейя?

Она стала для Оли видимой. И быстренько подружилась с ней. Не без помощи волшебства, естественно. А с другой стороны, если хорошенько подумать: предыдущие четыре феи, отправленные Иолантой к этой катастрофически невезучей женщине, потерпели поражение в своих попытках помочь ей обрести удачу. Значит, что?

– Значит, будем действовать по-другому, – пробормотала себе под нос Фрейя, стоя как-то рано утром перед Олиной дверью. Потом придала своему бледному личику приветливое выражение и нажала на кнопку звонка.

Вместо какой-нибудь приятной для слуха нежной трели раздался тонкий писк, потом что-то щёлкнуло и задымилось. С той стороны послышалось чертыхание, потом тот же голос обиженно ойкнул, и наконец, дверь отворилась.

– Блин, звонок сгорел, – произнесла вместо приветствия Оля. – Надо же, а вчера ещё работал… Здрасьте. А вы кто?

– Доброе утро! Я зайду, ладно? – радостно сообщила Фрейя и аккуратненько затолкала растерявшуюся Олю обратно в квартиру.

– Я не поняла… Кто вы? И что случилось?

– Случилось чудо, – не удержалась от иронии Фрейя.

Оля хотела что-то сказать, но тут же осеклась. Потому что, когда фея начинает творить свою особую магию лучше помолчать. Правда, Оля и знать не знала, что перед ней стоит настоящая цветочная фея из дремучего леса. Но слова сами собой застряли у неё в горле, да и в голове всё закружилось, затуманилось, и…

И полетели бабочки. Крохотные создания с непропорционально большими крыльями. Крылья – как отдельный предмет искусства. Тончайший шёлк, расписанный изумительными апрельскими рассветами, сумрачными лунными полутенями и игрой мерцающих в ночи далёких звёзд.

Фрейя быстрым и лёгким движением взмахнула рукой перед застывшим Олиным лицом. Бабочки угомонились, но не исчезли. А лесная фея нараспев, неожиданно низким голосом произнесла: