– Доброго дня, Ефим Андреевич. Это Ардашев. Я полагаю, кабинет Тер-Погосяна опечатан?

– Как положено.

– А нельзя ли мне с вашей помощью осмотреть его?

– Можно, конечно. А что, Леечкин вас еще не вызывал?

– Пока нет.

– Выжидает, фасон держит. Опыта набрался. А помните, прибыл – птенец желторотый, необстрелянный. От трупов шарахался, как барышня от пьяных извозчиков. Почитай, годков семь прошло с тех пор. Да-с… – Поляничко прокашлялся и спросил: – А вы, верно, сегодня туда попасть рассчитываете?

– Хотелось бы.

– Вона как бывает, – усмехнулся сыщик. – Все-таки сами решили разобраться. И правильно. Уж больно газетчики распоясались. Совесть потеряли. Что ж, в таком разе откладывать не будем. Жду вас через час на Александровской, у дверей конторы.

– До встречи.

Клим Пантелеевич положил перед собой чистый лист бумаги, макнул перо в чернильницу и в левом верхнем углу вывел две буквы: «Т-П». А напротив аккуратным столбиком вписал четыре фамилии. Просидев некоторое время в задумчивости, он открыл коробочку любимого монпансье, достал зеленую конфетку и положил ее под язык. Примерно через четверть часа присяжный поверенный подчеркнул первую фамилию и начал собираться на встречу с Поляничко.

Контора Тер-Погосяна располагалась в бывшем купеческом особняке неподалеку от самого центра. Вообще-то, «центр» – понятие для Ставрополя весьма условное.

Основанная еще в царствование Екатерины II, крепость № 8 Азово-Моздокской оборонительной линии строилась на возвышенности, господствовавшей над окружающей местностью. Там же была воздвигнута первая походная церковь, войсковые казармы, склады и штабные корпуса.

Отсюда открывался удивительный вид на бескрайние степи и далекие Кавказские горы. С колокольни Казанского собора в ясную погоду можно было разглядеть даже верхушку седого Эльбруса. Город утопал в садах. И трудно было найти дом, не имеющий своего внутреннего дворика, где под тенью раскидистых яблонь или абрикосов не раздували вечером самовар и не вели тихие обывательские разговоры.

Каменные брамы, венчающие высокие, обитые железом ворота, подчеркивали финансовую состоятельность их владельцев. И таких усадеб было множество.

Губерния, кормившая империю зерном и перегонявшая в Центральную Россию бесчисленные гурты скота, пребывала в сонном и сытом благолепии. Политикой здесь почти не интересовались. Зато сделки заключались миллионные, из Европы и Америки выписывались самые современные электромоторы, паровые сеялки, молотилки, токарные и фрезерные станки. Как вишневая поросль, появлялись заводы и фабрики. Среди инженеров все чаще встречались немцы, англичане и даже американцы. Многие из них тут же обзаводились семьями и домами. На Николаевском проспекте и Александровской улице разместились конторы пяти крупнейших банков. Строились церковно-приходские школы, и основывались гимназии. Купеческие и мещанские дети постигали сложности иностранных падежей и артиклей с помощью заграничных менторов.

Памятуя о загробной жизни и неминуемом суде Господнем, негоцианты жертвовали на благотворительность многие тысячи честно (или «почти честно») заработанных рублей. Благодаря их щедрости высились церкви, а на землях, дарованных городу купцом Скомороховым, раскинулся женский Иоанно-Мариинский монастырь. Не только в центре, но и на окраинах разбивались парки с прудами, каштановыми и липовыми аллеями, лодочными станциями и выкрашенными в зеленый цвет чугунными скамейками.

Но рядом с большими деньгами всегда ходят и большие искушения. И потому время от времени город потрясали известия о трагической гибели какого-нибудь торговца или банкира. Позже нередко выяснялось, что виной всему была чья-то алчность, принудившая завистника отнять жизнь у более удачливого одноземца. Не последнюю роль в расследовании загадочных смертоубийств играл и присяжный поверенный Ардашев.