— Смотри. Видишь вон там, наверху, на галерее? Красивая девка, — шепчет Отто, стоя рядом со мной. Я поднимаю голову, прослеживая направление его взгляда.

И действительно, на верхней галерее стоит высокая, хотя, конечно, пониже меня, светлокожая девушка с иссиня-чёрными волосами, собранными в роскошную толстую косу почти до колен. На ней долгополое плотное платье, расшитое витиеватыми узорами, стянутое на талии и груди массивными серебряными застёжками. Сверху наброшен тёплый меховой плащ с тонкой золотистой каймой, подчёркивающий её аристократический статус.

На её красивом лице отчётливо читаются злость и боль, когда она смотрит в сторону главных ворот. Там, вдалеке от нас, видна суета: стражники выстраиваются, пропуская вперёд…

— Ты меня слушаешь, коротышка?! — внезапно обращается ко мне Иво, заметив, что я даже не смотрю в его сторону.

«Коротышка» — это сильно. Я была самой высокой женщиной из всех, кого встречала, и хоть я уступала ростом многим мужчинам Айзенвейла, назвать меня «коротышкой»…

— Да, — сиплю я, кивая.

— Не слышу! Говори нормально!

— Да, — повторяю так же сипло. Ни за что не стану отвечать во весь голос.

— Дан переболел в детстве, не может говорить в полный голос, — заступается за меня Отто, и я бросаю на него благодарный взгляд.

— Зачем нам такие слабаки? Может, отправить тебя на кухню? — Иво подходит ко мне поближе, пристально оглядывая. А после я замечаю, как его глаза чуть расширяются.

Он понимает, что я выгляжу подозрительно хорошо, несмотря на то, что чуть больше суток назад он сам участвовал в нападении на меня. Наверняка он помнил мои ранения.

— Нет. Я справлюсь, — сухо отвечаю я, по-прежнему почти без звука. На кухне свободу не заработать: кухонные рабы мало кому нужны, а вот воины вполне могут быть приняты в клан или жить почти наравне со свободными бойцами.

Но теперь и сам Иво отвлекается, заметив переполох у ворот. Вначале я увидела лошадь: могучего боевого жеребца, иссиня-чёрного, с широкой грудной клеткой и мощными ногами, покрытыми густой шерстью. На морде и груди у животного прикреплены пластины из плотной кожи, прошитые металлическими заклёпками, а по бокам свисают короткие кожаные щитки, защищающие бока и бёдра. Сбруя выполнена из добротной телячьей кожи — на этого коня явно не жалели денег.

Мой взгляд перемещается на всадника — не менее впечатляющего. Настоящий северянин, высокий и широкоплечий, с более светлыми волосами и короткой бородой, чем у большинства, и светло-серыми глазами, которые невозможно не заметить. На мужчине дорогой тёплый кафтан, богато расшитый тёмной нитью, поверх которого наброшена лёгкая броня: короткая кольчуга на туловище и пластинные накладки на плечах. Руки закрыты нарукавниками из закалённой кожи со стальными пластинами, а поверх всей амуниции наброшен меховой плащ с серебристой опушкой.

Перед всадником, на том же коне, сидит женщина, рабыня, судя по всему, недавно схваченная. На её запястьях следы от верёвок, а ворот рубашки распахнут, частично обнажая пышную грудь — значит, этой груди совсем недавно касались мужские руки. Девушку это, похоже, нисколько не смущает: она смотрит на всадника без страха, почти с обожанием, открыто принимая своё положение.

Но я почти не замечаю её. Я замираю, вглядываясь в до боли знакомое лицо, чувствуя, как всё внутри меня ледененеет, как сердце вдруг начинает бешено колотиться, а горло, не знавшее глотка воды уже больше суток, окончательно пересыхает.

— Райлен! — слышится злой женский крик откуда-то сверху, но и этот крик почти не регистрируется мной.