Представитель ответчика выступает уже почти в проходе между столами.

Я поворачиваюсь к Синицыну. Не спеша. Спокойно. Держу лицо. Нельзя, чтобы участники заседания догадались, что у нас тут небольшой рассинхрон.

Обычно прямой взгляд судьи или помощника — красная кнопка, но пристав, поймав мой, приветливо улыбается.

Просто чудесно.

Я говорю вполголоса:

— Пресеките.

Парнишка дергается, делает шаг вперед, но слишком вяло, словно ждет подтверждения.

По лицу Савенко проскальзывает негодование. Кристина наслаждается движухой, ей обычно ужасно скучно, а тут будет что обсудить с Дождиковым на обеде. Я произношу чуть громче, но не повышая тон:

— Синицын. Немедленно восстановите порядок.

Он подскакивает, как ужаленный, и наконец встает между представителем и столом судьи.

— Вас предупреждали. Вернитесь на место, иначе будете удалены.

Мужчина фыркает, но отступает.

Синицын краснеет до корней волос, тем не менее заседание спасено и продолжается.

Я не придаю случившемуся значения: редко, но бывает. Вспоминаю об инциденте лишь минут через двадцать, когда выхожу в коридор и юный пристав останавливает у лестницы:

— Александра Дмитриевна… я… простите. Я не сразу понял, что он…что вы...

Я смотрю прямо.

— Вы обязаны просчитывать ситуацию наперед. Времени на «не сразу» попросту нет, понимаете? На заседании у нас всех свои роли, сегодня мне пришлось выполнять еще и вашу. И я устала.

Синицын кивает, снова покраснев:

— Еще раз извините, я очень виноват.

Вздыхаю. Ну что я за робот? Бесчувственный винтик системы.

— Мне не нужно, чтобы вы чувствовали вину, — говорю чуть мягче. — Но поймите: работа у нас сложная, нервная, и порядок необходим.

— Я учту.

***

Я не солгала Синицыну: ответственности много, нервные клетки тают, как снег на теплой ладони, поэтому та рядовая ситуация забывается напрочь примерно через минуты две.

Однако на следующий день в семь двадцать утра, когда я уже заканчиваю редактировать резолютивную часть, в дверь стучатся. Не секретарь — та открывает сразу.

Несмотря на слишком раннее время, почему-то думаю о Исхакове и проверяю блузку — нет ли складок. Патчи сняла — это точно. Волосы аккуратно зачесаны.

— Можно?

Синицын. Стоит на пороге, держит в руке стаканчик кофе с крышкой и салфеткой, как поднос в бюджетной кофейне.

Эм. Что?

В первую секунду мне кажется, что из-за усталости я забыла, что вызвала в кабинет пристава.

И главное — забыла зачем!

Мне же не нужно.

Недоуменно моргаю, в спешке пытаясь придумать более-менее адекватную причину, когда он сам нарушает молчание:

— Доброе утро, Александра Дмитриевна. Знаю, вы очень заняты… — На секунду Синицын теряется, но трогательно вздергивает подбородок: — Я не сразу понял, как сильно перегнул с задержкой. Родители мне все объяснили дома. Я хотел сказать, что больше не подведу вас.

Медленно киваю. Юный пристав в роли рыцаря — зрелище странноватое, особенно для такой рани. Но вообще-то мне нравится работать с теми, кто готов учиться.

Не каждый умеет. Не каждый в принципе считает нужным.

— В следующий раз будет лучше, я не сомневаюсь, — подбадриваю.

Синицын ставит стакан на край моего стола.

— Капучино без сахара и с корицей. Вы вроде бы не пьете сладкое. Я навел справки.

На секунду я улыбаюсь:

— Верно, спасибо.

— Из вас получится отличная судья: честная и справедливая. Еще раз спасибо от души. Ну, я пойду. — Он разворачивается и уносится прочь.

Все — предельно корректно.

Я делаю глоток горячего кофе и искренне улыбаюсь новому дню. На самом деле я люблю свою работу и всегда радуюсь, когда получается кому-то помочь.