Ненавижу!

Хотя это слишком сильное чувство. Виктор Петрович его не заслуживает. Слишком много чести.

«Это тебя бог отвел от этого опарыша», - пеняет мне чуйка голосом бабушки.

Но как себя не уговаривай, душа все равно болит. От несправедливости и предательства человека, которого я всю жизнь считала самым близким. Доверяла. Любила. Мечтала о нем, как дура!

- Надюха, у нас все готово, - весело вваливается в камеру Коля. – Пойдем, поможем человеку…

- Конечно, - решительно поднимаюсь с места. В горле застревает ком. Если меня, свою одноклассницу, Коля запугал до смерти, то чужому человеку наверняка навешает несуществующих грехов. У Дудкова тормозов нет. На все пойдет, лишь бы выслужиться.

«Тима меня спасает, а я другого человека», - думаю, шагая вслед за толстым маленьким полицейским по полутемному коридору.

«А откуда ты знаешь, что он хороший? - усмехается моя чуйка. – Может, действительно, бандюган…»

Но войдя в камеру, я даже сбиваюсь с шага. У стены на узком топчане навзничь лежит самый настоящий богатырь. Широкоплечий мужик в камуфляже и берцах. На руках ни колец, ни татуировок. Отрубился бедняга. Будто спит. Светлые выгоревшие волосы подстрижены почти под «ноль». Да и сам задержанный больше напоминает военного, а не мошенника.

На автомате касаюсь крепкой накачанной шеи, безошибочно находя бьющуюся жилку пульса. Засекаю время, отсчитывая каждый удар.

Шестьдесят за минуту. Как у космонавта!

Безотчетно провожу ладонью по гладковыбритой, чуть прохладной мужской щеке, и шепчу еле слышно.

- Просыпайся, родненький! Не время спать.

4. Глава 3

3.

Надежда

К спинке кровати, она же лестница на второй этаж кто-то из полицейских привязывает швабру.

– А флаконы куда?- чешет репу Дудков.

– Сетка нужна или пакет, - отвлекаюсь на секунду от больного. И снова поворачиваюсь к нему. Закатываю рукав тонкой камуфляжной куртки.

Хотя нет! По-хорошему снять надо.

- Помоги, - прошу Колю.

- Мы сами, Надюш, - добродушно ворчит он. Кивает коллегам. - Пацаны, тут одному с этим кабаном не справиться.

Разматываю прозрачные плети системы, достаю иголки из упаковок шприцов, а сама наблюдаю, как двое полицейских с трудом ворочают задержанного. Пыжатся из последних сил.

Украдкой рассматриваю странного афериста. Крепкий сильный мужчина. В меру накачанные бицепсы, мускулистые ноги. С первого взгляда чувствуется мощь специально обученного человека. Такие даже если падают, успевают сгруппироваться.

- Клиент готов, Надежда Владимировна! – радостно возвещает запыхавшийся Дудков. Надо же и отчество мое вспомнил!

«Оно же в деле записано!» - легонько бьет по темечку здравый смысл.

Подойдя к кровати, снова осматриваю больного.

- Кто же тебя приложил, родненький?- шепчу под нос. Называю мужчину как толстопузиков в отделении. Слово простое. Незамысловатое. А успокаивает. Лечит.

"Если он с Дроздом подрался, то этот гад мог со спины напасть. Подлая натура и душонка мелкая!"

- Потерпи, родненький. Потерпи, - вставляя иголку в вену, шепчу как мантру. И сама верю, что гептрал и гемодез помогут. Обязательно помогут!

- Надь, ты тут сама справишься? – отвлекает меня от молитвы Дудков. – А то у нас дел по горло.

- Иди спасай мир, - повернувшись, роняю едко.

- Вот ты языкатая, Надежда, - устало вздыхает он. Растягивает губы в улыбке, а в глазах уже мелькает злость и... страх.

Наверняка Морозов позвонил и вставил.

В особо крупном!

Но меня это не касается. Пусть теперь сам расхлебывает. Мне бы человека на ноги поставить и домой уйти. Хоть под подписку о невыезде. А если Тимофей пришлет кого-то из своих адвокатов, те быстро докажут мою невиновность.