Я молчу, как покойник.

– Очень смешно. Погоди-ка. Это не ты. Это вообще на сигнализацию похоже. Что за х…

МЫЕЕТЕРЯЕММЫЕЕТЕРЯЕМ

Кто это сказал? Нет, прокричал. Кто это?

Кейти рядом со мной вздохнула. От этого мне сделалось грустно, как бывает, когда старая ленточка порвется.

Кейти прошептала мое имя и добавила:

Время.

Я испугалась – во-первых, из-за усталости в ее голосе, а во-вторых, само слово страшное.

Я что, потратила все отведенное мне время? Почему я больше ничего не сказала? Не задавала вопросы? Что со мной случилось? Ей это известно, я знаю.

– Кейт?

Молчание.

Внезапно я падаю – переворачиваюсь в воздухе и лечу вниз.

Я слышу голоса, но несут они какую-то околесицу, а боль такая мучительная и дикая, что я с трудом удерживаюсь от крика.

ВСЕВНОРМЕ

Душа рвется наружу, прочь из тела.

Я хочу открыть глаза – а может, они уже открыты, точно не знаю. Чувствую лишь, что вокруг отвратительная темнота, мерзкая, холодная и плотная, как угольная пыль. Я молю о помощи, но это тоже у меня в голове, я знаю. Рот не открывается. Воображаемый звук разлетается эхом и утихает, и я вместе с ним…

Джонни стоял у дверей девятого бокса травматологического отделения. На решение последовать за доктором Беваном у него ушло пять минут, а решение открыть дверь он принял и того быстрее. В конце концов, он журналист и сделал карьеру, оказываясь там, куда ему вход воспрещен.

Стоило ему оказаться внутри, как он столкнулся с женщиной в халате. Джонни пропустил ее и прошел в переполненное, залитое ярким светом помещение.

Собравшиеся толпились вокруг медицинской каталки. Люди галдели и двигались, будто клавиши на пианино. Они совершенно заслоняли от Джонни пациента, он видел лишь выглядывающие из-под голубой простыни большие пальцы.

Раздался сигнал тревоги.

– Мы ее потеряли. Разряд! – закричал кто-то.

Голоса перекрыл резкий, заполнивший палату звон, от которого у Джонни даже кости задрожали.

– Все в норме.

Громкое жужжание – тело на каталке выгнулось, приподнявшись, и снова упало. Рука свесилась с каталки.

– Есть пульс.

На экране снова появилось сердцебиение. Суета чуть утихла. Две медсестры отошли в сторону, и тут Джонни увидел человека на каталке.

Талли.

В палату словно хлынул воздух, и Джонни наконец удалось вдохнуть. Повсюду на полу пятна крови. Вошедшая в палату санитарка поскользнулась и едва не упала.

Джонни шагнул к каталке. Талли не двигалась. Ее разбитое лицо было перепачкано кровью, из руки торчала пробившая кожу кость.

Джонни прошептал ее имя – или, возможно, ему показалось, будто он его прошептал.

Он протиснулся между двумя медсестрами – одна следила за дыхательным аппаратом, другая укрывала грудь Талли голубой простыней. Рядом появился доктор Беван:

– Вам сюда нельзя.

Слов у Джонни не нашлось. У него накопилось столько вопросов, но сейчас, пораженный масштабом увиденных травм, он сгорал от стыда. Ведь и сам он в какой-то степени приложил к этому руку. Повесил на Талли вину за то, к чему она не имела никакого отношения, и вычеркнул ее из своей жизни.

– Мы увозим ее в операционную, мистер Райан.

– Она выживет?

– Шансов немного, – сказал доктор Беван, – пожалуйста, отойдите в сторону.

– Спасите ее. – Джонни отступил назад, пропуская каталку.

В оцепенении он вышел из палаты и спустился на четвертый этаж, в комнату ожидания при отделении хирургии. В углу, сжимая в руках вязальные спицы, плакала какая-то женщина. Джонни подошел к дежурной за стойкой, сообщил, что он ждет, когда прооперируют Талли Харт, и сел перед выключенным телевизором. Внезапная головная боль заставила его откинуться на спинку кресла.