То, что мама и папа устроились магистрами в летающую академию, сделало меня просто адски несчастной. Ведь они видели, что творило мое тело, и молча сносили все, я повторюсь, абсолютно все злобные выходки моего кукловода, коих было бесчисленное множество.

Друзья или просто студиозы‑однокурсники узнали о себе массу «хорошего» из моих уст, одно время я даже надеялась, что меня попросту придушат или пристукнут где‑нибудь в темном коридорчике. Ведь сидеть внутри и молча краснеть, мучиться и реветь от измывательств духа мне надоело очень быстро.

Этот гад‑манипулятор сделал так специально, чтобы от меня шарахались все без исключения. Вот чего он добивался. А один раз мы с ним даже крупно повздорили. В результате я намеренно ушибла руку в столовой на виду у всех!

И вот лежу я в лазарете, связанная, причем не только магически, а подле моей головы рыдает мама, сестра тоже всхлипывает и места себе не находит, судя по звукам, мечется по комнате.

— Выйдите, — услышала я дорогой сердцу голос Глениуса.

— Я не позволю тебе и дальше изводить мою дочь! — зашипела мамуля, хрустя костяшками пальцев. Я не знала, что там она сделала, так как лежала с завязанными глазами, но в помещении повисла гробовая тишина.

Не меняя отстраненной интонации, ректор все же вымолвил:

— Я прошу вас, всего минута. Я не трону Лею и пальцем.

— Мама, это всё странно, сестра никогда не говорила, что её что‑то тяготит.

— Она же всем нам объяснила, что боится вот его! — Звонкий крик матери заставил дребезжать стекла в окнах.

Сейчас я была благодарна небу и всему сонму богов, даже тем, кого не знала, за то, что мой рот завязан, более вам скажу, деревянный фиксатор не позволял шевельнуть не только языком, но и челюстью. Ведь этот урод‑манипулятор точно бы поддакнул. Или хотя бы прикусил язык. А, судя по смутным обрывкам воспоминаний, подобное уже случалось.

— Хорошо, — сдался Сегдиваль, и мое сердце сжалось от безразличной интонации его голоса, — позвольте хотя бы магистру Склигинс осмотреть вашу дочь. Она не в себе, нужно определить источник её бед.

— Ты, ты источник! — в очередной раз ввернула обвинение мать, а я мысленно рвала на голове волосы, еще немного — и ум мой пошатнется!

Но ответа не последовало. Напротив, я ощутила аккуратные прикосновения к телу. Меня щупали. По ощущениям, женские руки, холодные как лед. Мама? Нет, не похоже.

— Как она? — шепотом уточнил Глениус откуда‑то издалека, отправляя мое сердце вскачь.

— Тише, разволновали бедную, — проворчала Склигинс почти мне на ухо. Её рука замерила пульс на шее, и женщина фыркнула, приказывая ректору: — Уйдите, она вас боится.

«Нет! Ну нет! НЕТ!» — взмолилась я, мысленно кляня всех на свете за недогадливость. А услышала в ответ лишь каркающий смех моего пленителя.

— Доложите потом, как Лея, — попросил Глен бесцветным голосом. После раздался щелчок открывающегося портала, и он ушел, в очередной раз останавливая мое сердце. А Склигинс прошептала слова — не совсем понятные, но вселившие надежду на светлое будущее.

— Я знаю, что между вами все так просто не закончится, я это чувствую.

Она пощупала пострадавшую недавно руку. Пока я пребывала в бессознательном состоянии, отходя от болевого шока, похоже, кости успели срастить, так как боли я не чувствовала. А немногим ранее пальцами двигал за меня дух.

Прежде чем убрать свои ледяные руки, Гиндриена прибавила с напускным весельем:

— Кстати, а мы скоро опробуем чашу!

Хвала богам, хоть одна радостная новость на сегодня. Только когда жизнь заставила меня как следует пострадать, я научилась искренне радоваться даже таким мелочам, как успехи друзей.