Еременко открыто поглядел в его окруженные мелкими морщинками припухлые усталые глаза, не мигая застывшие в ожидании сообщения, затем взглянул в сторону окна, за которым уже стало заметно рассветать, и от воспоминаний на его впалых щеках проступили женственные ямочки.

– В войну мне приходилось бывать в тех местах. Тогда я был оперуполномоченным в составе дивизионного отдела контрразведки СМЕРШ, – ответил он, оживляясь. – Когда десятого октября сорок четвертого года части советской 51-й армии вышли к побережью Балтийского моря в районе города Клайпеда, около четырехсот тысяч солдат армий «Север» оказались отрезанными в Западной Латвии, в Курляндии. Так возник «Курляндский котел». Он просуществовал вплоть до самого разгрома нацистской Германии, потому что Красная армия не стала задерживаться в Латвии. Выделив силы, достаточные для удержания в «котле» сил противника, она продолжила развивать свое наступление.

После же капитуляции Германии группа армий «Курляндия» во главе со своим последним командующим генералом Карлом Хильпертом сдалась. В общей сложности в советском плену оказались сорок два генерала, сто восемьдесят девять тысяч солдат и офицеров противника. Несколько тысяч смогли эвакуироваться в Германию из Лиепаи и Вентспилса до занятия их Красной армией или сбежать на подручных транспортных средствах в Швецию. Были и те, кто не сложил оружия. Двадцать второго мая отряд из трех сотен солдат 6-го корпуса СС, пробивающийся в Восточную Пруссию, наткнулся на подразделения Красной армии и был полностью уничтожен. Командир корпуса обергруппенфюрер Вальтер Крюгер застрелился прямо во время боя.

Многие из оказавшихся в «котле» латышских коллаборационистов, в частности, из 19-й добровольческой пехотной дивизии СС, ушли в леса вести партизанскую войну против советской власти. Вот их-то теперь нам и предстоит уничтожить…

На улице неожиданно раздался призывный длительный сигнал автомобиля.

– Вот мы и посидели перед дорожкой, – со вздохом сказал генерал, ладонями звучно ударил себя по коленям и тяжело поднялся. – Пошли, Еременко!

Они молча прошли безлюдными коридорами управления: высокий седой генерал, неповоротливый и надежный, и невысокий молодой человек с фанерным чемоданом в одной руке, с пиджаком, перекинутым через другую руку, со стороны очень похожие на отца с сыном. Вскоре они вышли под крышу вычурной ротонды.

Утро было прохладное. Между могучими тополями в парке напротив пластался легкий белесый туман. Тяжелая роса на резных листьях клонила тонкие ветви книзу, с шорохом капала в траву. Пресняков зябко повел широкими плечами.

От умиротворяющего вида природы у генерала опять защемило сердце, но уже от легкого налета томительной грусти, оттого, что молодые люди улетают на ответственное задание, а он, ни на что уже не годный пожилой человек, остается здесь. Еременко, который собрался распахнуть перед ним дверь, Пресняков отслонил рукой, давая понять, что справится сам. И пока они с водителем размещали в багажнике чемодан, генерал неуклюже забрался в салон и, насупившись, как большая птица, притих. Вернулся водитель, и они поехали.

По дороге говорили мало, лишь перебросились несколькими незначительными фразами. Каждый из них думал о своем, и все вместе они думали о том, доведется ли им впредь когда-нибудь увидеться. Эта неопределенность и тяготила их очерствелые за время войны души, успевшие за послевоенное время размягчиться. Впрочем, расставаться всегда нелегко, несмотря на любые ситуации, даже самые благие.