– Ущипни меня, – прошу я Дину. – Хочу проснуться.

– Тебе не нравится твой сон? – смеется она, намыливая мою голову и умудряясь касаться лица, не вызывая боли.

– Ну, если все это во сне, тогда я хочу тебя, – говорю я ей, не открывая глаз.

– Я вижу, – почему-то все так же весело отвечает она…

Мы лежим на огромной колышущейся кровати, подперев головы руками, и смотрим друг на друга. Я откровенно разглядываю ее и думаю, что когда-то представлял себе легкий адюльтерчик с этой прекрасной Риткиной подружкой, а произошло все только теперь, через пятнадцать лет.

– Как я выгляжу? – спрашивает она.

– Потрясающе, –   отвечаю я. – А я?

– Еще более потрясающе, – смеется Дина.

Она почти совсем не изменилась. Все так же очаровательна. Особенно в мягком свете кремовых бра. И тело ее оказалось именно таким, каким я и представлял его себе тогда, пятнадцать лет назад – совершенным, гибким, отзывающимся легкой дрожью на каждое прикосновение.

– Как дела? – спрашиваю я.

– Отлично, – смеется  Дина.

– Как Петька? Где он?

– А где ему быть? – улыбается Дина. – У бабушки на даче. Ему уже семнадцать. Закончил школу. Нянька не нужна.

– Как летит время! – удивляюсь я.

– Быстро, – соглашается Дина.

– А муж где? – натужно спрашиваю я. – Где Кирилл? В отъезде?

– В отъезде, – смеется Дина.

– Как он? – спрашиваю я, чтобы спросить о чем-то, и чтобы она не переставала смеяться.

– Думаю, что прекрасно, – снова смеется Дина.

– Разве он уехал так надолго? – удивляюсь я.

– Навсегда, – продолжает улыбаться Дина. – Пятнадцать лет назад вместе с Риткой. В штаты. Ты представляешь меня, идиотку? Я даю этому рязанскому остолопу свою замечательную еврейскую фамилию. Я оформляю с ним фиктивный развод, чтобы решить этот ненавистный квартирный вопрос. Я верю ему, как последняя дура. А он подхватывает мою лучшую подругу и уезжает в штаты. Ты можешь это себе представить? Нет, ты скажи еще, что ничего не знал.

– Знал, конечно, – лгу я.

– Неужели не знал? – она подползает ко мне, прижимается, закидывает на меня горячую ногу и трется, трется о мое бесчувственное тело, проваливающееся в небытие.

– Да нет. Конечно, знал! – восклицаю я.

– А я не знала, – грустно говорит Дина.

– Куда… ты пропала? – спрашиваю я. – Я искал тебя.

– Никуда, – отвечает Дина. – В больницу. Нервный срыв у меня был. К тому же, мы квартиру успели разменять. Он даже умудрился продать ту, которая как бы отходила к нему. Но я на него не в обиде. Теперь. Пишет. Звонит. Деньги присылает. Помогает, да я и сама не бедствую. Петька прошлое лето у него гостил. Осенью поедет к отцу. Учиться будет там.

– Процветает?

– Процветает, – говорит Дина, – только это на нашем уровне. На их уровне нормально. Хотя теперь и здесь десятки тысяч слаще живут. Но там спокойней. Вкалывает день и ночь.

– А Рита?

– И она вкалывает. Дает уроки музыки. Играет на каких-то местных сборищах. Ты представляешь, они даже в иудаизм перешли. Кстати, знаешь? Теперь Ритка мою фамилию носит. Звонила. Я, говорит, теперь тебе как сводная сестра.

– Обо мне ничего не хотела узнать? – спрашиваю я.

– Ничего, – отвечает Дина. – У нее уже двое детей от Кирилла. Две девочки. Кэтти и Саманта. Обе американки. Да они и сами уже американцы.

Дина смотрит на меня. Смотрит с нежностью, но жестко. Держит меня взглядом, чтобы не дать выпасть из гнусной реальности.

– По крайней мере, она жива, – пытаюсь пошутить я.

– Не вполне, – серьезно говорит Дина, – еле выкарабкалась четыре года назад. Рак у нее был. Хорошо, что вовремя диагностировали. Отняли левую грудь.

Я пытаюсь закрыть глаза, но не делаю этого, потому что боюсь потерять контроль над собой.  Я смотрю сквозь лицо нахмурившейся Дины и вижу худое мальчишеское тело Ритки, изуродованное страшным шрамом на месте левой груди, и думаю, что я продолжал бы любить ее даже и в том случае, если бы она была вся покрыта такими шрамами.