Ага, значит, больно.

После минутного колебания решилась. Лучше свой инквизитор, чем незнакомый новый.

— Уважаемый, — обратилась к хозяину постоялого двора, — проводите нас, пожалуйста, наверх и велите подать чаю, самого горячего. А еще принесите шерсти, да побольше.

— Шерсти? — недоуменно переспросил мужчина.

— Старую шаль или нечто подобное, а еще корпии. Мне нужно перевязать руки мастера Рэса. И никакой ванны! — строго добавила я.

Раз все так плохо, от горячей воды станет только хуже, лучше я сама. Растирать пальцы нельзя, а согреть согрею. Холод из тела прогонит чай и теплая одежда. Сомневаюсь, будто под штанами и рубашкой все так плохо. Оставались ступни, но раз ходит, сапоги уберегли.

— Бросьте, — Гордону не понравилась непрошенная забота, — посижу у очага, пройдет.

— Этого тоже нельзя, если руки дороги.

Инквизитор окинул предостерегающим взглядом и усмехнулся:

— Ну лечите… Клэр.

А сказать хотел: «Ведьма».

— Травы есть? Ромашка нужна. — Заметив в кухонном проеме дородную женщину, то ли хозяйку, то ли кухарку, метнулась к ней, проигнорировав оклик охраны. Да не сбегу я, дураки, о старшем следователе пекусь. — Если нет, лука надавите, смешайте с нутряным жиром.

— Не надо лука! — воспротивился Гордон.

Запаха испугался. Только больных не спрашивают.

— Найдется, — кивнула женщина и только сейчас заметила ошейник, ткнула в него пальцем: — Ой, а что это?

— Украшение, — зло буркнула я, пресекая дальнейшие расспросы, — по последней моде.

— Совсем люди с ума сошли, раз добровольно ошейники носят, словно собаки какие! — сокрушенно покачала головой собеседница и заверила: — Ничего, мы вашего мужа быстро вылечим. Зима нынче лютая, чего же вы не уследили, — укорила она, — сами-то в тепле.

Хотела возразить, что Гордон мне вовсе не муж, но крайне злой, аж глаза потемнели, инквизитор поволок прочь. По такому случаю даже пальцы начали слушаться. Он буквально втолкнул меня в комнату и, захлопнув дверь, подпер ее спиной. Брови сошлись на переносице, губы сжались в тонкую линию и подрагивали.

— Ну, и как это понимать? — прошипел Гордон.

Пожала плечами:

— Забота и благодарность. Вам эти слова, видимо, не знакомы.

Инквизитор шумно засопел и, отлепившись от двери, плюхнулся на топчан.

— Зачем вы свалились на мою голову? — неожиданно посетовал он.

— Я — на вашу? По-моему, все наоборот.

Неслыханная наглость — обвинять жертву в том, что ее поймали.

Отвернувшись, обиженно добавила:

— Не хотите, лечить не стану.

— А вы действительно собирались лечить? — скептически уточнил Гордон. — Вы, ледяная ведьма.

— Именно потому что ледяная, знаю, как быстро справиться с обморожением. Если бы вы сняли ошейник…

— Нет, — категорично перебил инквизитор.

— Если бы вы сняли ошейник, — упрямо закончила я, — смогла бы впитать холод, иначе придется довольствоваться народными средствами. Там пара минут, тут — пара дней, решайте.

Выбор казался очевидным, но я плохо знала Гордона: он задумался. Краем глаза наблюдала, как он, морщась, осматривал пальцы, осторожно касался щек. От тепла они покраснели — кровоток восстанавливался.

— Может, я совершу фатальную ошибку, но поверю в вашу миролюбивость. Только без посторонней помощи мне не справится, позовите того же Дэна Гарса.

Ну уж нет, третьего впутывать не станем, капрал точно разубедит старшего следователя. Как же ему плохо, раз согласился вернуть ледяной ведьме силу. Вдруг вместо помощи заморожу?

Отринув предубеждения, подошла к инквизитору и медленно, очень медленно потянулась к его ладони. Гордон замер, напряженно наблюдал за каждым движением, готовый в любую минуту отразить нападение. Только я не вонзила нож, а поднесла окоченевшие пальцы к губам. Ощутила, как мышцы мгновенно утратили расслабленность, готовые в любой момент отразить удар. Глупо, магия мне недоступна, оружия нет, а кусать… Положим, могла бы, но зачем? Повторюсь, в ошейнике далеко не уйти, а под окном нет уютных сугробов, да и окно крохотное, едва пролезет ребенок.