“Ого, какая у меня шикарная наследственность”, — почему-то захотелось присвистнуть, но я зажала рот ладонью, а то ведь еще умудрюсь вслух ляпнуть... А еще я чувствовала, как в душе продолжает клокотать недовольство...пытаясь охватить и разум.

На улице уже раздавались звуки утренней суеты. Закричал петух, приветствуя солнце. Замычали коровы требуя внимания. Где-то заржал конь. Кому-то под ноги попала собака, визг, которой, полоснул по ушам, а вслед за нею и мужской рев эмоционально описал все места, где по его, отнюдь не скромному мнению, юркая пустолайка должна находиться...

Но даже эти громкие звуки не смогли разбудить баронессу. Она только глухо застонала, словно у нее что-то болело...

— Мама, — позвала я чуть громче.

Глаза Альмы распахнулись, она вздрогнула, подскочила и кинулась ко мне:

— Валент, девочка, как ты...

Наивная! Во мне же еще не успокоилась душа старой знахарки. Я даже на Земле так жестко не отчитывала капризных пациентов, как сейчас набросилась на бедняжку:

— Если боялась меня одну оставить, то почему рядом не прилегла? Ты же простыть можешь! Что рожать больше не собираешься?

— Доченька! Ты чего? Ты же раньше не хотела ни братьев, ни сестер, — в изумлении уставилась она не меня, когда я ее затащила к себе под одеяло и обняла, чтобы поскорее согреть. — А теперь от кого? Кому я нужна? Во-первых — я вдова, не имеющая надела, а во-вторых — я же старая...

— И не говори, — отмахнулась я. — Тридцать восемь...

— Почти тридцать девять, — поправила меня Альма.

— Прости, — повинилась я, давясь от смеха. — И как я могла так сильно скинуть тебе возраст? Но насколько мне известно женщины и старше тебя рожают...

Возмутиться моей бесцеремонностью Альма не успела, хотя рот уже раскрыла...

Ее прервал стук в дверь, который почему-то мне показался громом среди ясного неба...

5. Глава 4

Восклицание: “войдите”, — вырвалось из меня раньше, чем я даже подумала, что нужно дать разрешение или уточнить кто там такой вежливый. А ведь в прошлой жизни и детей, и внуков учила, что, прежде чем рот раскрыть надо хорошенько подумать, или хотя бы сформулировать свою мысль, если уж просчитать ее последствия не можешь...

Пока вела с собою внутреннюю перепалку, за такую опрометчивую поспешность, дверь отворилась и в комнату проскользнула не очень высокая, темноволосая девушка лет двадцати. Серое платье ладно сидело на ее плотной фигуре и смотрелось довольно красиво.

Она была похожа на тех девушек, которых я встречала в прошлой жизни на улицах родного города, но только в отличие от них с любопытством обшаривала взглядом спальню. Лицо ее было достаточно миловидно, но что-то в нем неуловимо было мне непривычно.

На мой взгляд, не вполне гармонировали с ее округлыми чертами лица большие и, словно навыкате, темные глаза. Белый передник, повязанный на талии, подчеркивал крутые бедра. Зато руки, прижатые к груди, были очень красивы, да и волосы хороши: густые, блестящие, даже на вид шелковистые.

Она сразу остановилась возле двери, и я заметила, что девушка волнуется:

— Миледи, — потупившись и слегка заикаясь начала неуверенно Марта. Ее имя всплыло в памяти, как только я услышала голос.

Альма завозилась в моих объятиях, и горничная преобразилась, ее темные брови взметнулись вверх, а глаза, казалось, хотели выпрыгнуть, чтобы заглянуть за покров укрывающий тайну. Ей было настолько жизненно необходимо знать, кого я там обнимаю под одеялом, что она отбросила показную робость и уставилась на постель во все глаза и это несмотря на то, что все так же стояла со склоненной головой. Спасла девушку от косоглазия моя пациентка.