Вот с таким жизненным опытом Лаврентий Павлович Берия, который собирался стать строителем и архитектором, вступил в мирную жизнь.

Берия рассказал в 1953 году на допросе:

«Я был задержан в середине 1920 года у себя дома сотрудником ЧК Азербайджана. При задержании у меня был произведен обыск, и я был из дома доставлен ночью в ЧК. Просидев в ЧК примерно до 11–12 часов дня, был вызван в кабинет председателя ЧК Азербайджана Баба Алиева, где также присутствовал и его заместитель Кавтарадзе. Мне Баба Алиев сказал, что произошло недоразумение, вы свободны, можете сесть в машину и ехать домой. От машины я отказался и ушел домой. Мне были возвращены мои бумаги, которые были изъяты во время обыска».

В Гражданскую обильно проливалась кровь. Служба в ЧК, расстрельные дела тоже оказались тяжелым испытанием. Не у каждого психика выдерживала. Люди совестливые, с тонкой нервной организацией, те, кто не хотел карать, после Гражданской покинули ведомство госбезопасности. Скинули кожанки и с охотой вернулись к мирной жизни, считая, что после войны масштабы репрессий должны закономерно сократиться. Остались те, кто нашел себя и на этой работе. Лаврентий Павлович явно был среди них: лучше самому сажать, чем быть арестованным…

А тогда решительно всех интересовало другое: если Берия служил врагу – можно ли ему доверять?

Впоследствии Берия не раз объяснял, что всего лишь исполнял задание партии «Гуммет», объединявшей азербайджанских социал-демократов и близкой к большевикам. Руководил партией Нариман Нариманов. 28 апреля 1920 года части Красной армии вошли в Баку, установилась советская власть, и «Гуммет» вошла в состав компартии Азербайджана.

Но товарищей служба Берии в контрразведке Азербайджанской республики сильно смущала. Об этом можно судить по письму, которое Берия в 1933 году из Тифлиса написал в Москву члену Политбюро Серго (Григорию Константиновичу) Орджоникидзе. Он еще недавно сам руководил Закавказским крайкомом и по инерции все еще считался куратором региона. А в силу близких отношений со Сталиным Серго был особо влиятелен.

Письмо Берии большому московскому начальнику построено очень ловко. На нескольких страницах он отчитывается о своей работе, докладывает, что подобрал достойную работу старшему брату Серго – Папулии Орджоникидзе, и только потом переходит к главному:

«В Сухуме отдыхает Леван Гогоберидзе (недавний первый секретарь ЦК компартии Грузии. – Авт.). По рассказам т. Лакоба (председатель Центрального Исполнительного Комитета Абхазии. – Авт.) и ряда других товарищей, т. Гогоберидзе распространяет обо мне и вообще о новом закавказском руководстве гнуснейшие вещи. В частности, о моей прошлой  работе в мусаватской разведке, утверждает, что партия об этом якобы не знала и не знает.

Между тем Вам хорошо известно, что в мусаватскую разведку я был послан партией и что вопрос этот разбирался в ЦК АКП(б) в 1920 году в присутствии Вас, т. Стасовой, Каминского, Мирза Давуд Гусейнова, Нариманова, Саркиса, Рухулла Ахундова, Буниат-Заде и других.

В 1925 году я передал Вам официальную выписку о решении ЦК АКП(б) по этому вопросу, которым я был совершенно реабилитирован, так как факт моей работы в контрразведке с ведома партии был подтвержден заявлениями т.т. Мирза Давуд Гусейнова, Касум Измайлова и др.».

В те времена, когда Серго Орджоникидзе уже поднялся на Олимп, а Берия только начинал свою карьеру, он неустанно клялся высокому начальнику в любви:

«Серго, кроме Вас, у меня нет никого. Вы для меня больше, чем отец, брат. Я Вами дышу и живу. И чтобы подвести Вас, – я не способен, я скорее пулю пущу себе в голову, чем не оправдать Вашего ко мне отношения.