– Как почему? По-моему, это ясно как день: когда они сюда попали, страна была совсем другой. Гомосексуалов постоянно дразнят, даже в универе. Что пошло не так, почему люди стали такими нетерпимыми и мстительными?

– СМИ попали в руки прихвостней власти: телеканалы, радиостанции, газета Le Phare… Теперь пропаганда взялась за умы.

– Раньше все оставалось на бумаге, не то, что теперь.

– Именно об этом я и хотел с вами поговорить, – поймал ее на слове Митч.

– Не вы ли только что отрицали, что у вас есть ко мне откровенный разговор?

Матильда, облизывая жирные пальцы, в упор смотрела на Митча, явно распространяя на его персону свое пристрастие к кебабу. Ему пришлось покачать головой, чтобы вернуть кебабу положенное ему место.

– Это редкость, это элегантно и даже красиво, – проговорила она с деланным безразличием.

– Что красиво? – не понял он.

– Не пытаться переспать со мной в первый же вечер.

– Матильда, у меня совершенно нет намерения с вами спать.

– Моя бабушка говорила: «Не плюй в колодец, пригодится воды напиться».

– Можно узнать, при каких обстоятельствах говорила такое ваша бабушка?

– Вероятно, когда застала меня за плеванием в колодец. У вас кто-то есть?

– Я могу поговорить с вами об этой книге, да или нет?

– «Да или нет» тоже подходящий ответ на мой вопрос.

– Нет!

– Тогда скажите, что за тайна окружает эту книгу, это наверняка что-то захватывающее.

Она сказала это, кусая губы, и Митч терялся в догадках, есть ли в ее словах ирония.

– Сначала я свято верил, – заговорил он, – что это окажется временным помрачением, что разум возьмет свое.

– Вы цитируете эту книгу?

– Видите ли, – невозмутимо продолжил он, – когда правительство запретило аборты, я думал, что женщины выйдут на улицы.

– Мы и вышли.

– В недостаточном количестве.

– Где вы были, когда нас разгоняла полиция?

– Дома, – сознался Митч.

– Рада слышать, а то уже испугалась, что вы прочтете мне нотацию.

– Наоборот. Это именно то, что нас объединяет этим вечером.

– Пока что нас объединяет только эта вкуснотища. Не пойму, куда вы клоните.

– Когда были изменены учебные программы для соответствия риторике власти, учащиеся заняли лицеи и факультеты, полиция стала изгонять их оттуда, а я остался дома. Потом они похватали оппозиционеров, журналистов, отказывавшихся им подпевать, юристов, протестовавших против назначения на ключевые посты людей, которые…

– Прислужников, на которых пробу негде ставить – это на случай, если вы затрудняетесь с эпитетом. Дайте угадаю: вы и тогда ничего не предприняли?

– Предпринял: подписывал петиции.

– Для очистки совести. Толку от этого ноль.

– Правильно, – согласился Митч.

– Вы увидели во мне простофилю, жилетку, в которую удобно излить ваше чувство вины?

– Меньше всего вы похожи на простофилю, на жилетку и подавно, Матильда.

– Буду считать это комплиментом.

– Вы увидели во мне простофилю, жилетку, в которую удобно излить ваше чувство вины?

– Меньше всего вы похожи на простофилю, на жилетку и подавно, Матильда.

– Буду считать это комплиментом.

– Полагаю, вы слыхали о законе HB 1467.

– Нет, но что-то мне подсказывает, что мое неведение продлится недолго.

– На этот раз ущемленным оказался я, они запретили более тысячи книг, список удлиняется день за днем.

– Чувствую, мы подбираемся к сути. Вы решили предпринять акт сопротивления и не нашли ничего лучшего, чем всучить мне экземпляр Vénus Erotica. Не думаю, что вы заслужите этим медаль за отвагу, но я мечтала прочесть эту книгу, так что это лучше, чем ничего.

Митч ничего не ответил, но желание Матильды шалить не прошло даром: в ней проклюнулось нежданное очарование. Раз она смотрела на мир так же, как он, и разделяла его отвращение к властям, он решил, что ей можно довериться.