Теряя сознание, он только успел увидеть, как распахивается дверь, на пороге вырастает человеческая фигура, и в это же мгновение кот, спрыгнув с полки, юркает куда-то между шкафами. А потом белая волна снова поднялась к небу, захлестнула его, смешавшись с облаками, и Стас уплыл вместе с ней.
Как всегда в такие моменты, мир вокруг Видо выцвел и застыл черно-серой гравюрой. Йохан у крыльца сарая тянется к дверной ручке, Курт прикрывается рукавом, сжав кулак, вторая рука уже на палаше, двое рейтаров скорчились на земле, их лиц не видно. Видо мог бы понять, кто это, взглянув на оставшихся, но драгоценные мгновения торопливо утекают. Ему достаточно знать, что с ним в бою осталось четверо – Курт и трое парней. Ведьма… Ведьма огромным черным клоком тумана плывет к живой изгороди, плотным кустам, заменяющим здесь забор. Преграда хлипкая, и стоит ведьме ее преодолеть, она скроется в лесу. А если она плывет среди остальных неподвижных фигур, значит, на самом деле – летит стремглав, так что глаза не успеют проследить.
Потому и не смотрит на нее никто, кроме Видо – истинного клирика, живого орудия Господа.
Миг – и картинка ожила.
Истошно выли двое, обожженные серым мороком, но капитан уже выхватывал палаш. Трое оставшихся на ногах рейтаров бросились в погоню – слишком медленно! Черный клок тумана пронесся мимо них, увернулся от стоявшего последним Курта, на бегу небрежно взмахнул рукой – и капитан отлетел на шаг. Упал, тут же извернулся и вскочил, но между ведьмой и лесом осталось несколько шагов. Человеческих шагов, медленных и мелких. Твари – на один вдох.
«Уйдет!» – ясно понял Видо.
И, не дав себе времени задумываться, сорвал с седла моргенштерн.
Ведьма резким прыжком взмыла в воздух. Еще чуть – перелетит кусты!
«Слишком далеко!» – промелькнула удивительно здравая для такого положения мысль, но Видо выкинул ее из головы и сделал длинный шаг, такой длинный, что он почти превратился в выпад. Истово и молча взмолился – раскаленные слова обожгли изнутри! – и с разворота взмахнул рукой, вливая в бросок всю силу, что смог зачерпнуть, и телесную, и духовную. Разжал руку, хрипнув от натуги, и светлая линия прочертила воздух, догнав черное пятно. Посеребренные шипы тяжелого шара едва коснулись спины ведьмы! И все же этого хватило.
Удар сбил ее в полете, швырнул на землю, но вместо того, чтобы замереть переломанной грудой или забиться в конвульсиях, ведьма поползла вперед, омерзительно и жутко извиваясь и всаживая в землю кривые черные когти. Подтянулась, коснулась нижних ветвей, истончилась, втягиваясь в них, словно змея…
– Руби! – надсадно заорал фон Гейзель, и рейтары опомнились.
Капитан подскочил первым, за ним – трое. Над ведьмой взлетели и опустились четыре палаша разом, брызнула кровь, и рейтары отступили в сторону от тела.
Капитан устало выдохнул, рукавом стер пот со лба и припечатал каблуком сапога когтистую лапу, бессильно скребущую землю. Кивнул своим людям, и троица дорубила ведьму окончательно, отделив голову, руки и ноги, несколько раз перебив хребет.
Пока Видо поднимал шпагу, которую неизвестно когда бросил себе под ноги, и пытался отдышаться, подошел Йохан, не успевший к расправе.
Концом клинка он подцепил отрубленную голову, перекатил ее и принялся озадаченно разглядывать.
– Гляньте, герр патермейстер? Чегой-то с нее шкура слезает, а?
– Шкура? – переспросил Видо, присмотрелся и похолодел.
Лицо тетки Марии, окровавленное, искаженное, но узнаваемое, расползалось, словно ветхая ткань, которую дернули в стороны. А из-под него проступало совершенно другое, незнакомое женское лицо – широкий, почти безгубый рот, оскаленные желтые зубы, темная от старости кожа, изрезанная морщинами и поросшая редкими белесыми волосками.