Вновь повернулась к лагерю. Змеи и след простыл. «Хватит тянуть», — сказала себе и шагнула в ворота.

Сделала несколько шагов и остановилась, услышав скрип. Единственная створка закрылась за моей спиной. Усилием воли, подавив панику, двинулась дальше. Слева и справа обнаружила заросшие травой фундаменты от столовой и дома директора лагеря. А вот чуть дальше — остов сцены и несколько уцелевших деревянных скамеек. Дерево оказалось прочнее камня? Захотелось подойти ближе, я уже повернулась, но вовремя вспомнила о змее. Тропинка к летней сцене заросла полностью. Если туда идти, то в сапогах по колено, а никак не в босоножках.

Двинулась по дорожке по направлению к корпусам. По одну сторону пионерская, один фундамент, по другую остатки корпусов, где селили младшие отряды, то же самое. Домик для персонала разрушился до половины. Не удержавшись, заглянула внутрь: мусор, старая листва, ветки, обломки кирпичей. Не только тополя, но и другие деревья и кустарники разрослись, мешая обзору.

Неожиданно вновь заболела нога, заставляя хромать. Все звуки стихли, только шорох асфальтовой крошки под моими шагами. Днём, во время самого пекла так бывает, но всё равно стало немного жутковато. Осторожно огибая ветки, свернула на нужную дорожку и замерла.

Наш корпус сохранился лучше остальных, даже крыша, местами проваленная, осталась, Только половина, на которой жили мальчишки, оказалась вся в саже. Соседний корпус представлял собой пепелище. Единственная уцелевшая стена медпункта, когда-то белая, тоже стала закопчённой. Обгорела нижняя часть стволов нескольких тополей. Похоже, бушевавший в степи и в лесополосе несколько лет назад пожар, для тушения которого привлекалась авиация, краем затронул и этот лагерь.

Входили в корпус с торцов, а между половинами была стена, через которую мы перестукивались с парнями. Ноги сами понесли к входу, даже боль отступила, позволяя переступить через порог и шагнуть в широкий проём. Почему-то удивила пустота, хотя даже если что-то и оставалось в лагере, столы, панцирные железные кровати, всё давным-давно растащили. Ведь даже целого кирпича не имелось ни одного. Деревянный пол не сохранился, как и разделяющая половины стена. Корпус просматривался насквозь до второго входа-проёма. Части крыши не было и заливавшее небольшой участок солнце мешало разглядеть ту часть. Внезапно на землю у проёма упала тень, кто-то приближался к входу. Тень, не похожая на человеческую.

Я прошептала:

— Нет, ты не мог выжить, — и развернулась, чтобы бежать.

Но нога подвела, я рухнула на колени, чувствуя, как темнеет в глазах и останавливается сердце. Как тогда, больше сорока лет назад, когда я умерла в этом лагере.

2. Глава первая. Восьмиклассница

1982 год.

— Белка, дай домашку списать!

Сделала вид, что не слышу, вынимая из портфеля учебник, тетради, пенал. Сзади сильно дёрнули за лямку фартука. Такое игнорировать уже не получилось, обернулась.

— Дубинин, трудно за восемь лет запомнить, что моя фамилия Белкина?

— Да хоть Зайкина! — выпалил Димка Дубинин, по совместительству вечная головная боль учителей и особенно директора. — Дай, не ломайся.

— У своей девушки так просить будешь.

— Да ты борзеешь, подруга, — беззлобно произнёс Димка.

— А что? Тебе можно, а мне нельзя?

— Мне можно, я двоечник, а ты у нас спортсменка, комсомолка, активистка. — Димка довольно похоже изобразил кавказский акцент и добавил уже нормально: — Дай. Конец года, а у меня завал с оценками. Ещё к экзамену не допустят.

— На, достал. — Я протянула Димке тетрадь по геометрии. — Там много, до звонка успеешь?