Саша тоже вышел. Какое-то время мы, молча, разглядывали сохранившуюся створку ворот из металлических труб, проржавевших, с облупившейся краской. Название, в котором половина букв, тоже металлических, висела криво. Остатки ограды, проглядывающей кое-где сквозь заросли кустарника. Асфальт перед воротами, потрескавшийся, с проросшей в трещинах травой, но вполне целый. Такие же дорожки, ведущие на территорию.

— Надо же, как асфальт сохранился. Умели раньше делать. А сейчас нашлёпают, и на следующий год он со снегом растает, — прервал молчание муж.

— Тополя как выросли, — произнесла я, обнаружив, что кое-что тоже сохранилось.

Пирамидальные тополя, саженцы которых высадили в степных детских лагерях годах в семидесятых, прекрасно прижились в непривычном климате. Озеленение коснулось и «Звёздочки». Тополя свечками возвышались над карагачами. Молчаливые свидетели минувшего века и минувшей эпохи.

— Ты никогда не рассказывала, что в детстве в лагере была. Давай вместе быстренько пройдёмся по заброшке, и отдыхать, — предложил Саша.

— Хотелось бы одной. А пятнадцать лет не совсем детство. Старшеклассников собрали в дополнительный отряд, в корпусе отдельном поселили. Учёба комсомольского актива. Помощь вожатым тоже в эту учёбу входила, ну и море других интересных мероприятий, это помимо общих лагерных, — сказала я, невольно улыбнувшись.

— Хорошо же ты отдохнула, если всегда была категорически против того, чтобы детей в лагерь отправить, — усмехнулся муж и осекся, посмотрев на моё лицо. Сама почувствовала, как сползла улыбка, и словно закаменели мышцы.

— Ладно, Лена, если нужно, иди одна. Я пока палатку поставлю. Не заблудишься? — спросил он.

Я помотала отрицательно головой.

— Жди на берегу, — и выдавила улыбку. Получилась похожей на настоящую.

Саша уехал, а я ещё немного постояла перед воротами. Только решилась сделать шаг, как заметила боковым зрением движение внизу справа. Повернув голову, увидела чёрную гадюку. Змея, извиваясь, ползла вдоль ворот.

Я встала, ожидая, пока переползёт. Особо не испугалась, видела в жизни вещи пострашнее змей.

Обернулась на сторожку. Дом с отсутствующими стёклами в окнах, покосившимся крыльцом, наполовину разрушенной крышей, и переживший лагерь на десять лет, выглядел не намного лучше. Не помню, какому заводу принадлежала «Звёздочка», но после закрытия, лагерь наверняка хотели восстановить. Не зря же наняли многодетного алкаша для охраны и поселили в сторожке. Вдали от города, без условий, но зато с телефоном. Кабель-то от лагеря остался. Роскошь для отдалённых посёлков в те времена.

Бедные коллеги из детской поликлиники, которых постоянно по этому телефону вызывали. Детей много, болели часто. Врачам приходилось откладывать остальные вызова и ехать двадцать километров по бездорожью. По одной не заходили, или медсестру брали, или водителя с монтировкой. Криминала с этой сторожкой тоже хватало, гостили здесь то наркоши, то алкаши.

В памяти всплыл рассказ подруги, как заходит она в дом, а на полу сидят шесть полураздетых ребятишек вокруг старой табуретки. На табуретке большая сковородка с яичницей. И едят дети кто вилкой, кто руками. Морально тяжело такое видеть, и ничего не сделаешь, службы опеки в том виде, что сейчас, тогда не было. Неизвестно, чем бы всё закончилось, но сторож по пьяному делу зимой замёрз насмерть. Семья его куда-то съехала, дом остался заброшен. У сторожки своя, чужая история, мне не нужно туда идти.

Глазами нашла место чуть ближе к реке, где раньше стоял сарай. Высокая трава, тальник, ничего странного, сарай сгорел дотла ещё тогда в восемьдесят втором. Зажмурилась и увидела как наяву, полыхающий огромный факел. Показалось, слегка потянуло запахом гари. Хотя нет, не показалось. Открыв глаза, увидела далеко на горизонте столб наполовину рассеявшегося дыма. Опять где-то степь горит. Потушат, пожарные у нас привычные.