Собеседник, видимо, уловил мой немой вопрос и пояснил:

– Да вы не думайте, мы люди простые. А дом? Ну просто никто больше не захотел в него заселяться.

– Вот как? Почему же?

– Озеро рядом, лес с плохой репутацией… Боязливый у нас народ. И потом – история с прошлым владельцем. После того, как вся его семья погибла в аварии, он сам… – Лазовский провёл пальцами по своему горлу и чуть вверх. – Повесился на балке в подвале. Вот люди и обходят стороной дом, суеверничают.

– А вы, значит, не верите во всё это?

– А во что тут верить? Люди умирают, Андрей Григорьевич, всегда так было: от болезни, от войны, от старости и ран. Смерть – это не мистика, это жизнь. А дом добрый нам достался. Правда, топить приходится много зимой, в холодное время мы часть комнат вообще закрываем, нам на четверых хватает и трети от его площади.

– У вас, значит, есть еще дети?

– Тоже сын… Игорь. Ну хоть он нормальный, – тихо скрежетнул зубами глава семейства.

Я не ответил. Мы стояли у старой калитки. За ней начинался двор, заросший лопухом, с облупившейся скамейкой у штакетника. Забор был не чета строению и смотрелся, как колченогая дворняжка рядом со старым породистым догом.

На втором этаже вспыхнул свет.

– Анна, наверное, зажгла. Проходите, Андрей Григорьевич.