Кузьма Петрович когда-то был видным мужчиной. Даже, пожалуй, красивым. И прежде многие женщины без памяти влюблялись в него, богатого вдовца. Но нынче, спустя почти пятнадцать лет после своей смерти, выглядел он из рук вон дурно, чего Митрофан Кузьмич изначально не заметил.

При жизни Кузьма Алтынов был высок ростом. Кто-то сказал бы даже: долговяз. Но теперь его длинную сухопарую фигуру словно бы переломило в поясе: в фамильном склепе он стоял скрюченным, как буква «Г». Это было и неудивительно: купец погиб, вывалившись из окна четвёртого этажа своего собственного доходного дома на Миллионной улице. И, помимо прочих увечий, при падении сломал себе спину.

Однако скверность его нынешнего облика состояла не только в этом. Похоронили Кузьму Петровича когда-то в чёрном суконном костюме из английской шерсти. Но, как видно, длительного пребывания в сырости дорогая иностранная ткань не выдержала: дала такую усадку, что почивший купец выглядел в своём костюмчике мальчишкой-переростком, которого скудная средствами мать облачила в платье, ставшее ему тесным ещё пару лет назад. Крахмальная манишка жалким серым лепестком высовывалась из-под лацканов его пиджака. А сама сорочка превратилась в подобие застиранной скатерти из третьеразрядного трактира.

Но, уж конечно, не из-за этого вид покойного отца произвёл на Митрофана Кузьмича столь сильное и тягостное впечатление. Главное было – лицо Кузьмы Алтынова, которое тот вскинул вверх, так что и в своём согбенном положении умудрялся смотреть точнёхонько в глаза сына.

Да, в том-то главный ужас и состоял: единственный открытый глаз Кузьмы Петровича был ярким, каштаново-карим, как прежде, и совершенно живым. Он даже блеска не утратил: сиял так, словно состоял он из тёмного янтаря, вправленного в перламутр.

«Да вправду ли он умер тогда? – посетила Митрофана Кузьмича нелепейшая мысль. – Может, мы его живым похоронили? И он оставался живым все эти годы?..»

Митрофану Кузьмичу тут же вспомнились все те сплетни, что ходили когда-то о его отце. О том, что якобы тот был колдун, продавший душу нечистому во имя успеха на коммерческом поприще. Что он привораживал женщин каким-то особым зельем. Что у него в подполе дома стоял сундук с человеческими черепами и что Кузьма Алтынов будто бы при любых осложнениях в делах отправлялся вниз, доставал одну из мёртвых голов и вопрошал её: как ему поступить и что предпринять? И, главное, стародавние черепа ему будто бы отвечали!

«Уж не он ли натравил всех здешних покойников на меня?» – мелькнуло в голове у Митрофана Кузьмича.

Вот только никаких черепов он в подвале унаследованного от отца дома не находил. И когда-то он самолично приглашал лучших умельцев бальзамировать тело своего отца! Недаром же и лицо Кузьмы Петровича, и его руки, вылезшие из укоротившихся рукавов, сохранили почти что свой прижизненный вид. Однако – именно почти что. Спутать их с частями тела живого человека уж никак было невозможно. И кожа на них потемнела, и маслянистый её блеск был как у красного дерева.

Но вот глаз… Из-за этого глаза Митрофан Кузьмич и допустил оплошность: подпустил покойного отца слишком близко к себе. Так что даже и не удивился, когда тот ухватил его за правое предплечье. Купцу первой гильдии почудилось, что на его руке сомкнулся ледяной капкан. Сомкнулся, впрочем, не слишком плотно – только для того, чтобы удерживать, а не чтобы дробить конечность.

Митрофан Кузьмич закричал – от ужаса, не от боли. И левой рукой отпихнул от себя согбенного отца. Тот не упал от толчка в плечо: Г-образная фигура помогла ему устоять на ногах. Он лишь врезался поясницей в стену склепа и тут же снова шагнул к Митрофану Кузьмичу. И выражение его блестящего,