Пока Иванушка бежал к Духовскому кладбищу, ему на всей Губернской улице не встретилось ни единого человека. И купеческий сын понятия не имел, радоваться он должен или же пугаться. С одной стороны, хорошо было, что Иванушку не увидел никто из знакомых, когда он выскочил со двора в заплатанных штанах, с нелепой махалкой в одной руке и с котом в клетке, зажатой под мышкой. Но, с другой стороны, куда, спрашивается, этим тёплым летним днём могли подеваться все соседи? Да, Губернская улица пролегала не по центру Живогорска. И Алтыновы продолжали жить на ней только потому, что Митрофан Кузьмич не хотел покидать родовое гнездо. А не то они давно бы уже переехали в центральную часть города. К примеру, на Миллионную улицу, где купец первой гильдии Алтынов владел роскошным доходным домом – аж в четыре этажа.

Но даже и здесь, на мещанской окраине, во второй половине дня так пусто не бывало никогда. И ребятня по улице сейчас не носилась. И молодухи возле колодца не пересмеивались. И на завалинках домов не сидели вездесущие старухи – не лузгали семечки, не чесали языками.

Впрочем, Иванушка на бегу не столько взглядывал по сторонам, сколько поминутно вскидывал голову – пытался увидеть навершие Духовской колокольни. Понять, там ли ещё Зина. Однако рассмотреть ему удавалось только то, как его голуби двумя сходящимися стаями возвращаются восвояси. Он вроде как даже заприметил среди них пару чужих птиц, но сегодня этому нисколько не порадовался.

Между тем деревянная мостовая Губернской улицы закончилась, и дальше был перекрёсток, от которого расходились две дороги. Одна – превосходно укатанная – была почтовым трактом, что вёл к губернскому городу. Из-за этого тракта вся улица и получила своё название. А вторая дорога – две тележные колеи с травяной полосой посередине – вела к храму и погосту на опушке леса. Ездили по ней обычно одни только дроги. Да ещё Митрофан Кузьмич Алтынов привозил на телеге что-то, надобное в церковном хозяйстве. Или же при параде ездил в храм на коляске вместе с Иванушкой. Нечасто, правда – в основном по торжественным случаям. Но всенепременно – в первый понедельник после Троицы: в Духов день, когда в храме был престольный праздник.

На этом перекрёстке вековые деревья кладбища уже не так застили обзор. Так что Иванушка приостановил бег и снова запрокинул голову. Платье Зины по-прежнему белело на фоне часов, что увенчивали колокольню. Но поповская дочка больше уже не размахивала руками. Теперь она глядела вниз – Иванушке показалось, что прямо на него. А ещё она свесилась через перила колоколенного балкончика, держась за них только одной рукой. Другой же рукой указывала куда-то вниз да ещё и вскидывала то и дело лицо, словно желала проверить, видит её Иванушка или нет.

Купеческий сын проследил направление её указующих жестов – и сердце у него похолодело. Он оглянулся на Губернскую улицу – не появился ли там хоть один человек? А когда увидел, что улица по-прежнему пустынна, хотел даже вернуться и начать стучать во все подряд окна и двери – звать людей на помощь. Ибо теперь-то уж точно никто не стал бы поднимать его на смех!

Но если бы он сейчас повернул обратно, то потерял бы несколько лишних минут, которых у Зины уж точно не было. Он хорошо рассмотрел, на что девушка указывала ему. Даже стволы деревьев и разросшийся кладбищенский кустарник не могли в полной мере скрыть немыслимую картину.

И купеческий сын припустил по одному из двух укатанных дорожных желобов к чугунным воротам, в которые упиралась дорога.