– Как тебя зовут?

Он впервые обратился к ней, но девушка от страха не могла вымолвить ни слова.

– Мира, – подсказала Рина.

– Она немая, глухая или все вместе? – спросил Лагард.

Прибывшие с ним воины громко рассеялись его словам, словно шутке. Домашние все так же с опасением взирали на незваных гостей, не разделяя их веселья. Испугавшись шума, расплакался младенец, которого держала на руках младшая невестка. Мать наклонилась к нему и стала что-то нашептывать, чтобы успокоить ребенка, но не ушла в дом.

– Час даю на сборы, пока мы пообедаем. Хозяйка не откажет нам в гостеприимстве?

Мужчина произнес это таким тоном, что сомнений не осталось: не только не откажет, но и поставит на стол самые лучшие кушанья, будто для дорогих гостей постарается. Отдав указания женщинам, Сильма увела племянницу подальше от любопытных глаз.

– Что со мной будет? Чего хотят эти люди? – спросила девушка.

– Приехали по приказу самого князя. Сказали, будто кто-то из родственников твоего отца нашелся и хочет забрать к себе.

– Неужели ты веришь этому? Веришь, что через столько лет кто-то подумал о том, что у женщины, имени которой отец, скорее всего, даже не запомнил, остался от него ребенок? Да и зачем я им?

– Кто знает, может быть других детей не дали ему боги? – попыталась успокоить племянницу Сильма, да только сама не верила тому, что говорила.

Женщина устало опустилась на скамью на кухне, отвела глаза. Что она могла ответить? Что нет силы, способной противостоять воле правящего князя, хотя боги и недовольны им последнее время? Что его посланники могут с легкостью сжечь дом, постройки, перебить мужчин и надругаться над женщинами, если попытаться оказать им сопротивление? Вроде бы воины, защищают границы, но кто знает, на что они способны? Сила на их стороне, а честь не всем ведома, и заступиться некому. Никто не станет рисковать своей головой ради соседа. Себя бы уберечь. Что муж ее уже взял деньги, как компенсацию расходов за то, что растили и заботились о племяннице, а на ее слова не обратил внимание?

С тоской смотрела женщина на девушку, так напоминавшую ее сестру, но разве ей по силам было что-то изменить?

Мира молча быстро собрала немногочисленные вещи и вышла на улицу. Коротко простилась с домочадцами и низко поклонилась дому, увидеть который больше она не надеялась, обняла Млату. С трудом проглотив ком в горле, сказала подошедшей тетке:

– Вот так и маму отпустили, и некому было за нее заступиться.

– У меня семья, – нехотя ответила та.

– Я, стало быть, совсем вам чужая, – ответила девушка.

Слезы навернулись на глаза Сильмы. Как живая, стояла перед ней сестра, протягивала руки, умоляла не отдавать ее незнакомому мужчине на потеху, только никто не заступился, не откликнулся.

– Отец, – робко произнесла Сильма, – муж, что же вы стоите столбами?

– Молчи, – ответит седой мужчина, теребя длинную бороду, – не нам тягаться с господами. Молись, чтобы жених после не отказался, а то и нам не к чести будет принять ее.

Женщина подошла к Мире и крепко обняла ее впервые за все годы.

– Прости, дочка! Прости за все! Знала бы, что так выйдет, все по-другому сделала! Прости, если сможешь.

Узел с вещами девушки положили в повозку, запряженную гнедой низкорослой кобылой. Один из воинов помог туда же забраться Мире. Она впервые ехала в такой, будто какая-то госпожа, только не испытывала от этого ни капли радости. Откинув полог, смотрела на дом, родственников, от которых редко слышала доброе слово, но других у нее не было, на селение, в котором родилась и прожила всю свою жизнь, пока оно не скрылось из виду.