– Сколько тебе? – спросил Вейне и чуть поганый язык свой не прикусил. А все вино. Или глаза эти. Голова кругом. И душу сердцем, которого эльфы по определению лишены, наружу выворачивает. И… просто так тоже, кажется, сейчас вывернет. Позорище…

– Сребник есть? – сказала девчонка. – Или полушка?

Так он не смеялся давно. А молодец какая! Ну, молодец же! Так ему и надо, охальнику! И за эту внезапную радость и девшуюся куда-то без следа глухую тоску не жалко было ни сребника, ни полушки. И дракон бы сейчас отдал.

Вейне повис грудью на редкий забор, над штакетинами которого виднелись только треугольное лицо в глухо повязанном платке и тонкая шея. И плечи немножко. Эйт не думал, что она не поняла, к чему он спросил. Все поняла, ум, как острые уши, не спрячешь, где-нибудь да вылезет. Но едва Вейне ближе встал, она отступила, платок поправила и руку для подачки выпростала: ладошка узкая, пальцы длинные, почти прозрачные, запястье с выступающей, синеватой от промозглой сырости косточкой. Эйту вдруг привиделся на этой руке широкий витой браслет, серебряный, с жемчугом, лунным камнем и кианитом. Наваждение…

– Не ходила бы ты здесь одна, – проговорил он, едва не силой заставляя себя отвести взгляд от запястья.

– А то что? – Улыбка на лице не детская совсем, Вейне бы сказал – старушечья, но это нонсенс. Откуда у юной девчонки такая?

– Люди-нелюди всякие бывают, -- пояснил он.

– Вроде тебя?

– Вроде меня, – подтвердил Эйт. – Я плохая компания для юных дев.

– Так я не дева, – отозвалась попрошайка и требовательно рукой тряхнула.

Монета легла на подставленную ладонь, запястье спряталось в широком рукаве. Остались глаза и тощая шея.

– Брысь, – сказал Вейне. В девчонке не было ничего котьего, скорее что-то птичье: нелепый, едва оперившийся птенец, такого и в руки страшно взять, одно неловкое движение и…

Хлесткий удар по пальцам, веером брызнула из-под девчачьей ноги грязная вода из лужи. И мгновения не прошло, как попрошайка оказалась на другой стороне улицы у своей раздолбанной тележки.

– Урод…

Сказала или послышалось? Даже если и сказала… Чего он, спрашивается, свои хваталки к ней потянул? А все глаза эти… Или вино?

На крыльце обернулся. Девчонка стояла и смотрела. Платок сбился на бок, открывая седые примятые пряди… Нет, не седые, тускло серебряные, почти как глаза. А свозь них – слишком острое для человека ухо.

Со двора Вейне вернулся с мокрой спиной, задом в грязи, практически трезвый и отчего-то довольный. С аппетитом слопал свою порцию, забрал кейтару из угла, муркнул, что спать идёт и свалил, невнятно бряцая по грифу. Хафтиз проводил его глазами и выдохнул. Кажется, караулить не придется. Это хорошо. Фредек по старой дружбе шепнул, что через неделю пойдет обоз до самого Ведере, и он уже кому надо намекнул, что Эйт здесь. Дело за малым – явиться для сговора.

Это была еще одна причина, по которой Хаф за Вейне таскался. Известность. Все, кто водил обозы с севера на побережье, знали Эйта. И его дурной норов тоже. Эйт за работу брался почти так же, как девок выбирал. Не понравится ему кто – ни за какие драконы не возьмется. Врал небось, что квартерон, гонору на полукровку. А то и на целого. Только вряд ли у чистокровных эльфов бывали морщины в уголках глаз, шрамы и седые волоски в золотистой гриве. Они, говорят, вообще никогда не старели. Так и живут, наверное, за своей стеной, и дела им до остального мира нет. И если до Сошествия хоть полукровок еще встретить можно было, то после и они пропали.

֍ ֍ ֍ ֍ ֍ ֍ ֍ ֍ ֍ ֍

[1] Тинтае́